— Я их когда-то видела через окно, — признаюсь я. — Это какие-то странные типы, дико одетые. Они приходят сюда только ночью.

— Так он их даже в дом приводит! — Малика выкрикивает с негодованием. — Пакуйся и выезжай с матерью в Польшу, я тоже отсюда смотаюсь. Пусть сам идет на дно.

— Ты ведь знаешь, что без его согласия я не могу забрать детей, прекрасно это знаешь!

— У меня уже нет времени этим заниматься, завтра вылетаю, но ты должна с ним поговорить, убедить его. Расскажи ему, что если он ввязывается в такую деятельность, то ни жена, ни дети не очень ему нужны, а даже наоборот, мешают. Если он утонул в этом правоверном дерьме, должен тебя отпустить. Звони ему и выезжай с матерью, у нее же забронирован билет на завтра, да?

— Да, — шепчу я испуганно. — Но как я смогу? Даже не знаю, где паспорта…

— Я тебе забронирую место, ты звони Ахмеду и выезжай в чем стоишь. Зачистки вот-вот начнутся, — предостерегает она и кладет трубку.

Мама не отходит от меня ни на шаг, все время ловит каждое слово. Наверное, шестым чувством понимает, о чем идет речь.

— Ты мне ничего не расскажешь? — говорит она с сожалением. — Почему ты мне не доверилась, скрывала, в какой ты находишься ситуации? — Смотрит на меня с сочувствием.

— Не было чем хвастаться, — признаюсь я. — В конце концов мы переехали в деревню, и я снова стала счастливой. Я его люблю, мама…

— Ты думаешь, я твоего отца не люблю, даже сейчас… — Она повышает голос. — Но теперь сложилась такая ситуация, что нужно пойти против чувств, против того, что говорит сердце. Ты должна спасать детей.

— Думаешь, он меня отпустит? — От переживаний у меня чешется все тело.

— Ты должна попробовать… выкинь фортель.

— О чем речь? — слышу я через минуту решительный голос Ахмеда в трубке. — Забудь об этом. Место жены и детей при муже, а мои новые приятели утверждают, что это даже лучше, что у меня семья.

— Я прошу тебя, — умоляюще, со стоном говорю я в трубку, но слышу только гудки.

Прощаюсь с матерью перед домом, так как Ахмед не разрешил мне ехать на аэродром. Обнимаемся нежно и не можем друг от друга оторваться.

— Мама, — шепчу я ей на ухо. — Спасай меня…

— Дочь, не знаю как, но убегай отсюда! — слышу я на прощание ее тихий голос. — Это только начало…

— Садись, едем в Триполи, — сухо бросает мне Ахмед спустя неделю, в течение которой я его почти не видела.

— Зачем? — спрашиваю я: не хочется бездумно выполнять его приказы.

— Увидишь, — загадочно отвечает он.

Подъезжаем к большому дому Мириам. Вилла выглядит как огромное надгробье; ни единого звука, ни какого-либо движения, засохшие листья грустно опадают с виноградных плетей, даже воздух замер и тяжело висит над нашими головами.

— Что мы тут делаем? — спрашиваю я, исполненная плохих предчувствий.

Входим внутрь. Ахмед отворяет большие ворота.

— Зачем это? Ведь этот дом принадлежит Махмуду, мы не можем в его отсутствие шататься здесь.

Мне не хочется переступать порог этого храма печали. Меня охватывает чувство неизбывной грусти.

— Махмуд, выезжая, сторговался со мной. Мы пришли к мнению, что продавать недвижимость в центре города не имеет смысла, к тому же он наверняка не захочет провести здесь даже одну ночь.

— Ясно. — Постепенно я догадываюсь, к чему клонит мой муж.

— Мне нужно выплатить только часть его детям, — продолжает Ахмед. — Он не хочет с этой виллы ни цента. Что касается основной части, то я уже все уладил, а с остатком можно подождать. Скорее всего, Махмуд скажет, что ему не к спеху. Дети еще маленькие, живут у матери, и деньги понадобятся им лет через десять, не раньше.

— Это очень хороший договор, конечно. Вот только этот дом… и воспоминания…

— В таком случае ты сама должна решить, хочешь ли здесь жить. Что до остального, то у меня есть доверенность: продам дом, получу сумму, которую уже внес, остаток перешлю Махмуду в Штаты — и можно больше не думать об этом. Но ты должна знать, что такой большой дом мы могли бы позволить себе только на окраине города.

— Почему я должна решать такие трудные и ответственные дела? — спрашиваю я, чувствуя нарастающее раздражение. — Сам знаешь, что это красивое и просто идеальное место, но будем ли мы тут счастливы? — высказала я свои опасения.

Можем ли мы вообще быть еще счастливы? Я уже не верю ему. Этот человек — настоящий двуликий Янус. Я понятия не имею, что таится в его сердце. В одном уверена: в городе я с девочками буду в безопасности, а в случае чего я смогу найти кого-нибудь, кто подаст нам руку помощи.

— Ты всегда обижалась, что я не советуюсь с тобой, когда хочу что-нибудь предпринять, что важные дела проходят мимо тебя, — говорит Ахмед. — Поэтому сейчас повторяю: у тебя есть полное право на принятие решения.

— А ты что думаешь? Хотел бы ты тут жить? Спрашиваю о твоем мнении, чтобы учесть его.

— Я тоже не знаю, что делать, — признался муж, крепко обняв меня.

Мы оба подняли головы и посмотрели на фронтон виллы, от которого пластинами отходили штукатурка и краска. Когда впервые после долгого времени у меня появилась возможность войти внутрь, я все равно не решилась это сделать. Не от страха, но от грусти, сожаления и злости, оттого что Мириам разрушила свою жизнь и так рано ее оборвала. Продала мебель, ковры, склянки-банки, просто все вычистила. Остались голые стены. Сейчас дом утратил свой прежний вид и ничто в нем уже не напоминало о Мириам.

Фактически без внутреннего убранства помещения виллы стали безликими. Мы ходим из угла в угол, поминутно пожимая плечами и качая головой от удивления и неуверенности, которые охватили нас. Наконец серьезно смотрим друг другу в глаза. Без слов, но с обоюдного согласия принимаем решение: пришло время вернуться к цивилизации.

Относительный покой длился недолго, и вскоре вечерние и ночные визиты новых подозрительных приятелей Ахмеда возобновились. Однажды они стали входить к нам уже без стука, через дверь кухни. Даю себе отчет, что соседи, точнее, любопытные соседки, все видят. Жаль только, что мой муж живет в блаженном неведении и ему кажется, что сходки эти остаются тайными.

— Ахмед, ты совсем сошел с ума? — спрашиваю я его, хватая за руку, иначе он, как и всегда, уйдет от ответа.

— Ну, что опять случилось? Почему ты снова ко мне цепляешься?! — ворчит он. — Тебя уже невозможно терпеть!

— Если хочешь во что-то вляпаться, то давай, зеленый свет тебе, но зачем ты впутываешь в это меня и своих собственных детей?! — Я перехожу на шепот, потому что слышу шаги со стороны сада. — Что значат постоянные визиты этих странных типов?