мира» и «установления между ними каких-то сношений». «И такое положение, — доказывал он, — может затянуться на десятки и даже сотни лет, ибо для истории сто лет — это мгновение!.. Помощь мы можем получить только от заграничных капиталистов, помощь не бескорыстную, а вынужденную… Надо во что бы то ни стало спасти железные дороги. Это наша очередная задача. Мы победили Колчака. Мы побеждаем Деникина. Мы должны победить развал на железных дорогах!»[1171]

А как обстояло дело в реальности, так ли нужна была эта «не бескорыстная помощь»? В январе 1920 г. в распоряжении Советской России имелись 12 398 паровозов. Но с продвижением Красной армии и ростом контролируемых территорий к декабрю их количество возросло до 19 207. И если в январе «здоровых» локомотивов насчитывалось 4582, то в декабре соответственно 7857 единиц. За первую половину года отремонтировали 3454, за вторую — 5923 паровоза. В итоге количество рабочих локомотивов на 100 верст пути увеличилось в те же сроки с 9,9 до 12,7, а «здоровых вагонов» — с 540 до 580. То есть «улучшение паровозного парка было весьма значительно»[1172].

Более того, производство паровозов продолжалось и во время Гражданской войны: 1918 г. — 214, 1919 г. — 74, 1920 г. — 61, 1921–1922 гг. — 68 локомотивов. Мощности были, но не хватало материалов. Совершенно очевидно, что столь масштабная закупка паровозов за золото за рубежом на фоне явного качественного улучшения ситуации с подвижным составом выглядит решением, по меньшей мере, весьма спорным.

Ломоносов, как, безусловно, человек умный и умеющий действовать на перспективу, не лишенный предпринимательского таланта, с глубокой коррозией моральных принципов, склонностью к авантюризму и готовностью идти на риск, даже личный, явно увидел для себя реальный шанс не только вознестись на самый верх административного олимпа большевистской власти, коим он полагал кресло наркома путей сообщения, но и обогатиться лично. Длительные остановки по пути из США в Россию в Германии и особенно в Швеции, нейтральный статус которой во время Первой мировой войны обернулся золотым дождем для ее экономики и бизнеса, буквально перевернули сознание Юрия Владимировича.

После хмурого и подавленного военным поражением депрессивного Берлина, с его полуголодным рационом, Стокгольм потряс Ломоносова изобилием и пресыщенностью. Конечно, Ломоносов в США тоже не бедствовал, но Америка далеко, за океаном, а здесь такой оазис богатства и роскоши почти рядом с голодающим, полумертвым Петроградом. Здесь же Ломоносов встречался с семьей Красина, видел его дочерей. И Юрий Владимирович сразу увидел широко распахнувшееся перед ним окно возможностей.

Что и говорить, Швеция во время Первой мировой войны сполна воспользовалась своим «нейтральным» статусом. Несмотря на всеохватывающую симпатию к воюющей Германии в шведском обществе, страну обуяла жажда наживы, когда все равно, кто платит. Деньги на легальных, полулегальных, да и просто контрабандных поставках обеим враждующим сторонам делались огромные и, что немаловажно, доставались оборотистым шведам с невероятной легкостью. Началось откровенное паразитирование на чужих трудностях. «Уже к концу 1914 года жизнь в Стокгольме, да и во всей Скандинавии, забурлила, — вспоминал о тех годах, проведенных в Швеции, чиновник Министерства финансов России Иосиф Колышко. — А к 1915 году вся страна была охвачена пароксизмом. Легкость наживы вскружила головы самых уравновешенных людей… Богатства вырастали как снежные сугробы. В несколько месяцев акции предприятий, так или иначе связанных с войной (металлургия, предметы питания, транспорт), вздулись в 3–10 раз. Самые ходкие в Швеции акции, Грегенсберг, схожие с нашими Путиловскими и Брянскими, с 250 кр[он] поднялись до 1000 кр[он] и выше. Ничего подобного не было у нас даже в дни Витте. Стокгольм наполнился банкирскими и иными конторами, где день и ночь шелестели изящные шведские банкноты и звенело шведское золото. На моих глазах совершались сделки феерические»[1173].

Возможно, именно эти рассказы местных русских «старожилов» о шведском клондайке убедили Ломоносова в возможности провернуть грандиозную аферу с использованием своих глубоких знаний в железнодорожной отрасли. Он, определенно, твердо решил монетизировать весь свой жизненный опыт в качестве компенсации за нереализованный потенциал при прежнем режиме, когда его карьерный взлет так несвоевременно прервала революция.

Надо сказать, к тому времени в финансово-политическом плане шведская почва для подобных афер уже была в достаточной степени «унавожена» большевиками.

А тем временем в Советской России события вокруг остатков царского золота развивались стремительно. Еще кипели в стране сражения Гражданской войны, японская армия стояла на Байкале, а легионеры Чехословацкого корпуса захватили Транссиб, и в их руках оказались эшелоны с сотнями тонн русского золота, разграблению которого пытался противостоять адмирал Колчак, в Стокгольме близкий контакт П. Л. Барка и большевиков Улоф Ашберг, которого именовали не иначе как «красным банкиром» или «частным банкиром советских лидеров», создал Новый банк (Nya Banken). Его ближайшим партнером выступал эмиссар советского правительства по финансовым вопросам А. Л. Шейнман, в качестве заместителя наркома финансов отвечавший за создание золотого фонда. Источников для его пополнения, поскольку добыча драгметалла практически была уничтожена, существовало только два — экспорт зерна и леса. Уже за 1921 г. при активном участии Арона Львовича и Красина вывезли леса в Англию на несколько миллионов фунтов. А вскоре (с октября 1921 г.) Шейнман возглавил Госбанк РСФСР/СССР[1174]. Именно через этих людей и хлынул золотой поток из России на Запад. А Шейнман набрал такой вес в советской системе, что даже «железный Феликс» не смог с ним совладать.

Арон Львович Шейнман. [Из открытых источников]

Так что там еще осталось в закромах бывшей империи? По сведениям на 8 ноября 1917 г., золотой запас Государственного банка, а именно в нем формально были сосредоточены фонды драгоценных металлов, составлял 1 101 млн руб. золотом. Что касается якобы числившегося на 1 января 1917 г. «за границей» золота на 2,14 млрд руб.[1175], то это чистая фикция, подлог, ибо эта цифра основана на предоставленном британцами, исключительно на бумаге, займе на 200 млн ф. ст. Данная «операция» понадобилась Барку для оправдания безудержной денежной эмиссии внутри самой России, поскольку помогала «рисовать» убаюкивающий внимание обывателя баланс. В чем, конечно, лондонские хозяева не могли отказать протеже Ллойд-Джорджа. Наглое очковтирательство. Хотя, впрочем, население в то время уже не верило никакой правительственной статистике, особенно финансовой.

Напомню, что на август 1914 г. золотой запас страны составлял 1,6 млрд руб. Затем часть золота, а именно на 650 млн руб. (по данным других источников, на 633 млн руб.), через Самару и Саратов эвакуировали в Казань; оттуда после всех перипетий и разграблений, включая не только борцов за власть с обеих сторон, но и интервентов в лице чехословаков и японцев, после разгрома Колчака вернулось металла на 409 млн