и ирландским банкам незамедлительно передали банкноты Банка Англии на сумму свыше 9 млн ф. ст. А все сопутствующие этой операции расходы были покрыты за счет казны. При этом банкам разрешалось принимать золотую монету от населения и импортировать по частным каналам, чем они и воспользовались. В среднем на счета частных банков в 1920–1921 гг. ежемесячно поступало около 100 тыс. ф. ст. золотом.

И все же ситуация оставалась непростой. Национальный долг Великобритании вырос с 650 млн в 1914 г. до 7,4 млрд ф. ст. в 1919 г. (это составляло 135 % ВВП). «Долги союзникам и вопрос репараций отбрасывали тень на всю британскую внешнюю политику»[1183].

Безусловно, сам факт переговоров с большевиками был бы невозможен без решения Верховного совета Антанты от 16 января 1920 г. об отмене экономической блокады России. «Союзники наконец-то осознали невозможность воевать с большевиками в России, — отметил по этому поводу лорд Ридделл. — Ни одна из стран не готова предоставлять солдат или деньги»[1184]. Кстати, инициатором этого шага выступил… Правильно — Ллойд-Джордж, который отлично понимал всю бесперспективность дальнейшей поддержки белых в Гражданской войне. «По мере того, как 1919 год уходил в историю, — отмечает современный британский историк Тимоти Филипс, — становилось предельно понятным, что ни Британия, ни другие союзные державы не в состоянии предоставить достаточно войск и ресурсов, дабы кардинально изменить ход Гражданской войны в России: Красная армия добивалась все больших и больших успехов»[1185]. Более того, выступая незадолго до встречи с Красиным в Сан-Ремо перед Высшим экономическим советом союзников[1186], Ллойд-Джордж, словно подыгрывая своему будущему партнеру по переговорам, обрушился с резкой критикой на Литвинова, обвинив того в распространении коммунистической пропаганды. Именно по этой причине, заявил он, «красному агитатору» Литвинову никогда не будет вновь выдана британская виза. Не знаю, сорвал ли он в тот раз аплодисменты присутствовавших, но цена британской принципиальности нам сегодня хорошо известна: Литвинов не только получил визу, но и был в дальнейшем неоднократно принят в королевском дворце!

Максим Максимович Литвинов. 1920-е. [Из открытых источников]

Естественно, такой искушенный политик, как Ллойд-Джордж, умевший планировать свои дальнейшие действия на несколько ходов вперед, не мог не видеть бесперспективности продолжения международной изоляции России. Как вспоминал все тот же лорд Ридделл, премьер-министр уверенно ориентировался в сложившейся ситуации и точно знал, что иностранная интервенция в силу русского национального характера обречена на провал. «Русские, независимо от их классовой принадлежности, объединятся для защиты своей территории, — говорил он. — Они могут сражаться между собой, оспаривая методы управления Россией. Но они неизбежно объединятся в противостоянии иностранной агрессии, целью которой является аннексия российской территории»[1187].

Эти подвижки в позиции западных стран создавали условия для отмены ограничений, хотя бы частичной, например, на сделки с кооперативными российскими организациями типа старого Центросоюза. В Лондоне были убеждены, что кооперативы по своей природе «очень далеки от симпатий к большевизму». Еще более категорически высказался Ллойд-Джордж. «С того момента, как торговые связи установятся с Россией, коммунизм пойдет на убыль», — заявил он[1188].

Вскоре, 12 февраля 1920 г., Литвинов подписал в Копенгагене англо-советское соглашение о репатриации пленных. Свыше 400 военнопленных смогли вернуться на родину. Однако далее дело снова застопорилось. И чтобы ускорить нормализацию в отношениях, уже 25 февраля 1920 г. через Финляндию и Швецию в Лондон выехала новая делегация «коммерсантов» из Центросоюза. Политика в данном случае была как бы и вовсе в стороне: только коммерция, только торговля, только прибыль. Но в составе переговорщиков произошли определенные изменения: появился один из новых руководителей — Красин, хотя формально главой делегации оставался Литвинов, все еще находившийся в Дании. Англичане прекрасно понимали, что за «кооператоры» к ним едут, но предпочли сделать вид, будто ничего особенного не произошло.

Самого же Максима Максимовича британские власти видеть не пожелали, припомнив ему задержание в качестве заложника, дабы обменять на арестованных ВЧК и приговоренных к смертной казни английских представителей в России во главе с Локкартом[1189], который, кстати, направился в Москву, имея при себе рекомендательное письмо Литвинова к Троцкому.

Так что и Красин, и Литвинов, давние и непримиримые конкуренты в борьбе за право вершить внешнюю политику Советской России, считали себя руководителями делегации. Англичане же отказывались выдавать визу последнему, предпочитая, как мы уже поняли, иметь дело с Красиным. Им явно импонировал сам его подход к переговорам. Красин, человек очень деловой, немногословный, конкретный, сразу переходил к делу, не тратя время на приветствия и пустые рассуждения о международной политике и перспективах мировой революции, что вошло тогда в моду среди новых чиновников. Сам он не стеснялся называть таких советских деятелей «политическими трубачами»[1190]. К тому же в Лондоне, испытывавшем острый недостаток в золотой монете и жаждавшем вернуть ее к реальному, а не формальному свободному обращению, были не прочь приобрести у Москвы миллион британских золотых соверенов, сохранившихся в царских резервах. Однако для этого требовался определенный уровень доверия, ибо Ленин опасался, что британцы могут конфисковать или заморозить деньги под предлогом войны с Польшей[1191]. А Красин, по мнению англичан, мог, а главное, стремился обеспечить это доверие, убедив Москву в надежности Лондона как делового партнера в операциях с золотом.

В пользу выбора англичан свидетельствовало и то, что буквально накануне прибытия в Лондон, а именно 14 мая 1920 г. Красин заключил торговое соглашение с правительством Швеции[1192]. Теперь советские товары и золото, а равно и все приобретенное для отправки в Россию гарантировалось от задержания и ареста. Причем шведы расщедрились настолько, что разрешили Советам иметь собственное торговое представительство в Стокгольме со штатом в 15 человек, а также отправлять специальных курьеров и вести шифропереписку с Москвой и представительствами в других странах[1193].

Красин — этот безжалостный боевик-большевик, поражавший всех западных представителей, с кем ему приходилось встречаться, изысканностью своего гардероба, утонченностью отшлифованных манер и «светской элегантностью»[1194], этот технократ-полиглот, вероятно, был единственным подходящим переговорщиком, кого могла выставить Москва, чтобы прорвать глухую стену блокады, возведенную западными политиками вокруг Советской России. И когда Ллойд-Джордж впервые лично встретился с Красиным, то увидел человека, в котором не мог не признать джентльмена: «Высокий, смуглый, с живыми и широкими жестами, он повсюду обращал на себя внимание. Аккуратно подстриженная бородка клином удлиняла его продолговатое лицо с высоким лбом и черными с проседью волосами, гладко причесанными на пробор. Когда он улыбался, обнажались прекрасные белые зубы, а ямочка на щеках углублялась, делая его лицо еще более привлекательным. В его умных, хитровато сверкавших