могли бы кое-что получить от нас из сырья и товаров, между тем ведение войны отнимает у них силы и не очень-то много дает, как показывает опыт Украины, откуда они и при новом правительстве не очень-то много получают»[1203]. Вполне очевидно, что здесь Красин имеет в виду марионеточное правительство гетмана Украинской державы Павла Скоропадского[1204], находившегося у власти только благодаря немецким штыкам. Более того, он был уверен в особом отношении к себе немцев и совершенно не стеснялся говорить об этом. Так, рассуждая о том, что занятие чехословацкими войсками Нижнего Новгорода может спровоцировать немцев на занятие Питера и Москвы, «хотя бы под видом военной помощи», он пишет жене, что в конечном итоге «от всего большевистского правительства оставлен на своем месте будет разве один товарищ Никитич [то бишь он сам. — С. Т.], так как на иные специальности спрос сразу сильно упадет»[1205]. Не недавняя ли встреча с генералом Людендорфом, когда Красин получил от германской стороны какие-то особые гарантии собственной безопасности, вселила в него подобную уверенность? Вполне могло быть, особенно учитывая наличие в близком окружении Красина людей неопределенного рода деятельности, таких, как, например, тайный государственный советник Герц. Только ли его чин содержал слово «тайный» или и работа, которой занимался этот германский высокопоставленный чиновник, носила тайный характер? Мне это пока неведомо. Тем более что и в период репрессий против революционного движения в Германии, стартовавших осенью 1923 г., Красин, вспоминая встречу с Людендорфом, по-прежнему рассчитывал на особое отношение со стороны немецких властей не только к себе, но и к своим близким, в частности, к новой пассии Тамаре Миклашевской, проживавшей тогда с дочкой в Берлине[1206]. О, об этой женщине и ее месте в жизни Красина мы поговорим отдельно. А на тот момент для Леонида Борисовича это был крайне чувствительный вопрос особой важности, поскольку лишь недавно, в сентябре 1923 г., она родила ему дочь — его славное солнышко и лучик надежды на новый светлый этап жизни. Так что оснований для предположений и сомнений предостаточно.

Что касается Ллойд-Джорджа, то у него были еще очень свежи в памяти те трагические события, когда, вполне возможно, решался исход всей войны. Ну и, конечно, британский премьер-министр знал наверняка, что по условиям Брест-Литовского мирного договора между Советской Россией и Германией последней причиталось получить от Москвы 245 564 кг золота. В Берлине не скрывали, что чрезвычайно довольны соглашением, ибо к своему золотому запасу в 3,47 млрд марок рассчитывали получить еще 900 млн марок золотом[1207].

И пусть фактически немцы успели отхватить всего 93 563 кг на сумму около 322 млн франков[1208], но и эти 93,5 т в хранилищах Рейхсбанка не могли не будоражить воображение англичанина. Да и как иначе, ибо, по всем традициям войны, проигравшему полагались только кости, а не золото. Ну, и самое неприятное обстоятельство этого ограбления России состояло в том, что значительная часть золота оказалась впоследствии во Франции, которая совершенно не по праву, как считал Ллойд-Джордж, монопольно прикарманила часть общей добычи, не сочтя нужным поделиться с Лондоном[1209]. Помимо всего, англичане не рассматривали тогда Германию как извечного противника, которым всегда для них оставалась Франция, за чьей спиной маячили США, а, скорее всего, как соперника, конкурента, которого «необходимо вернуть в сообщество наций, равно как и Россию, независимо от того, какой режим сидит в Москве»[1210]. И главное, в этом был убежден Ллойд-Джордж, к которому начиная с 1919 г. полностью перешла инициатива в формировании политики Лондона на российском направлении. Очевидная бесперспективность дорогостоящей авантюры Черчилля с интервенцией на Русском Севере лишила последнего решающего голоса в этом вопросе.

Ллойд-Джордж и Уинстон Черчилль. 1907. [Из открытых источников]

По данным все той же вездесущей британской разведки, встреча Красина с генералом Людендорфом была далеко не первой. Еще в 1916 г., когда Красин тайно выезжал в Германию через Швецию, немецкие промышленники якобы упросили его лично объяснить влиятельному военачальнику необходимость скорейшего заключения мира, ибо кто-кто, а они уже тогда ясно осознавали, что у Германии нет шансов выиграть войну[1211].

И пусть мне лично подобное предположение представляется сомнительным, ибо в письме к жене о своей беседе с Людендорфом в начале июня 1918 г. во Франции он описывает внешность генерала как человек, впервые увидевший собеседника. «На портретах Людендорф мало похож, — писал он вскоре после этой памятной встречи. — У него нет придаваемого ему демонического вида, просто жирное немецкое лицо со стальным, не мрачным, а, скорее, злым взглядом, кричащий голос, несколько более высокий, чем должно быть по объему тела»[1212]. Полагаю, если бы Красину довелось встречаться с Людендорфом ранее, несомненно, он бы отметил, как изменился тот за прошедшие годы. Это настолько естественно, что трудно поверить, чтобы Красин этого не заметил. Ну, и уж совсем фантастической представляется мне идея, продвигаемая некоторыми исследователями, будто Красин служил личным связным между Лениным и Людендорфом[1213]. При этом в качестве источника приводятся воспоминания его супруги, изданные через три года после смерти Красина в Лондоне с предисловием… Ллойд-Джорджа[1214]. Лично я, уже несколько зная, в частности по письмам, характер и предприимчивость Любови Васильевны, полагаю это утверждение малодостоверным, и сделано оно, скорее всего, было с целью повысить градус сенсационности, обеспечив повышенное внимание местной прессы к книге, а заодно и коммерческий успех издания. Но к этому эпизоду мы еще вернемся.

Конечно, данные разведки о связи Красина с Людендорфом не могли не будоражить воображение Ллойд-Джорджа. Он прекрасно знал, насколько высок авторитет генерала в Германии, и, если такой человек встречался с этим русским, тот явно заслуживает особого внимания. Ведь известный немецкий промышленник Ф. Тиссен писал о Людендорфе: «Война доказала, что этот генерал — великий солдат, но ему всегда недоставало политического чутья. Величайшей ошибкой его карьеры была просьба освободить его от командования осенью 1918 года. Я убежден в том, что если бы он остался на своем посту, то сумел бы предотвратить отречение кайзера и его побег в Нидерланды. В этом случае история послевоенной Германии была бы совершенно иной»[1215].

К тому же не стоило забывать, что тем же летом 1918 г. именно Красин подписал с немецким Министерством торговли и промышленности соглашение о поставке в Россию 100 тыс. тонн угля и кокса в обмен на лен, пеньку и некоторые другие товары. И всего этого он смог добиться в обстановке, когда отношения между двумя странами накалились буквально до предела после недавнего убийства