доберется до них первой, она не отдаст мерзавцев Израилю, а судить обоих надо здесь… – Харель стукнул кулаком по столу, – только здесь их ждет смертная казнь…

Мишель, со сведениями о фон Рабе, появился как нельзя кстати:

– Эйхмана мы вытаптываем давно, – признался Коротышка, – и даже собирались послать миссию в Аргентину. Однако теперь мы можем убить двух птиц одним камнем… – Мишель отозвался:

– Я ничего не могу доказать с бумагами в руках. У меня есть только обрывки сведений, сплетни… – музей Оранжери и художественный музей Буэнос-Айреса вели переговоры о будущих выставках:

– Мы отправим туда наших импрессионистов, они пришлют в Париж своих… – заметил Мишель, – в общем, никто не удивится моему визиту. Правительственные соглашения еще не подписаны, моя поездка должна быть частной, что развязывает мне руки… – в разговоре с куратором будущей выставки Мишель упомянул о недавней экспозиции в Лувре, где демонстрировались вещи из сокровищницы французских королей. Аргентинец оживился:

– Вы не поверите, сеньор де Лу, недавно я имел честь видеть алмаз музейного качества. Настоящая реликвия, такое случается раз в жизни… – по словам куратора, камень, синий алмаз, ему показал старый знакомый из аргентинских немцев:

– Он ювелир, то есть он вышел на пенсию, – заметил куратор, – но по старой памяти принимает заказы от знакомых. Владелец перстня попросил почистить драгоценность… – на совещании, на улице Заменгофа, Мишель твердо сказал:

– Моему кузену, то есть Драматургу, я тоже звонить не собираюсь. Он слишком известный человек, он привлечет ненужное внимание. Однако я больше, чем уверен, что фон Рабе не продавал кольцо посторонним. Значит, след от этого ювелира ведет именно к нему… – миссии Моссада требовалось проследить и за Эйхманом, живущим в пригороде Буэнос-Айреса по чужим документам, и за фон Рабе:

– Если кольцо в Южной Америке, – победно сказал Харель, – то рядом и его владелец, то есть незаконный владелец… – он по-хозяйски коснулся плеча светловолосой девушки, расставлявшей на столе кофейник и картонные тарелки с ужином:

– Рути, потом соедини меня со Стариком, дело срочное… – девушка напомнила Мишелю Ладу:

– Оставь, – сказал он себе, – все было слабостью. Монах вдовец, у него дочки на руках. Понятно, что она искала тихой гавани и нашла ее… – он заставил себя думать о деле. О рисунке Ван Эйка Мишель не упомянул:

– Авраам знает об эскизе, а больше никому не надо, – он поймал понимающий взгляд профессора Судакова, – сначала мы должны добраться до Эйхмана и фон Рабе… – за хумусом и кофе речь шла именно об этом:

– Эйхман верующий католик, – заметил Коротышка, – у нас есть силы, отправленные в южное полушарие, но надо подобраться к нему поближе… – Мишель заметил, что девушка довольно тоскливо смотрит на конец стола, где сидели молодые оперативники Моссада. Склонив светловолосую голову, Иосиф Кардозо что-то чертил в блокноте:

– Здесь все понятно, – подумал Мишель, – женщины ему прохода не дают… – доктор Судаков налил себе кофе:

– Один раз я побывал католическим священником, могу опять надеть сутану… – отложив карандаш, Иосиф откинулся на спинку расшатанного стула:

– Сутану наденет тот, кому это положено по сану… – юноша лениво улыбнулся, – то есть отец Симон. То есть я.

Красный перечный соус зашипел на чугунной сковородке. Премьер-министр Израиля посчитал:

– Раз, два, три, четыре, пять, вышел зайчик погулять… – перейдя на английский язык, он добавил:

– Нас как раз пятеро. Стишок я помню с детства, я хорошо знаю русский… – он помешал соус:

– В Британии другая считалка, там ловят живую рыбу. Рыба у нас тоже ожидается… – на расшатанном столе кухоньки стояла кастрюля с холодной рыбой по-гречески:

– Жена вчера делала… – Старин прислушался, – она сейчас спит. У нас будет холостяцкий завтрак… – городская резиденция премьер-министра стояла на бульваре имени Еврейского Национального Фонда, неподалеку от пляжа. Харель привез их сюда до рассвета:

– Старик рано встает, – сообщил Авраам в машине, – он теперь увлекся йогой, делает зарядку. Но вообще он всегда был жаворонком… – Бен-Гурион ловко разбил яйца:

– Я тоже любитель шакшуки, – он накрыл сковороду крышкой, – но теперь и в Париже можно так позавтракать… – Мишель кивнул:

– Тунис обрел независимость четыре года назад, Марокко последовало за ним, а Алжир… – Бен-Гурион усмехнулся:

– Из Алжира вы скоро сбежите, теряя штаны по дороге. Тамошние партизаны воюют шесть лет и настроены очень серьезно… – он поднял ложку. Седые волосы торчали венцом вокруг лысой головы:

– Но… – Бен-Гурион покачал ложкой, – что это значит для Израиля… – он обвел кухню цепкими серыми глазами:

– Профессор, скажите нам… – Бен-Гурион улыбался, – что значит для нас независимость Алжира… – Авраам вздохнул:

– У нас полным ходом идет алия из Северной Африки. Надо куда-то селить людей, надо их лечить, обучать ивриту, определять детей в школы… – Бен-Гурион согласился:

– Надо. Но еще надо отвоевывать исконные еврейские земли, хотя ты меня не поддерживаешь. Ты у нас сторонник мирного решения конфликта, то есть научный фантаст, вроде мистера Азимова… – Старик схватил с кухонного стола какую-то брошюру:

– Есть и реальные предложения от женщины с головой, – неожиданно заявил он, – мне нравится, как она думает. Кстати, она директор школы в вашем кибуце… – Авраам узнал пособие по обучению ивриту, для новых репатриантов, авторства Анны:

– Я навел справки, – заметил Бен-Гурион, – родной язык у нее французский. В Северной Африке тоже все на нем говорят. Я намекну Еврейскому Агентству, что она может возглавить отдел, занимающийся ульпанами и школами…

За окном маленькой кухоньки вставало солнце. Увидев резиденцию, Мишель удивился, что в будке у калитки скучает всего один охранник:

– Этого охранника видят прохожие, – отозвался Харель, – но мы следим за периметром… – в доме оказалось всего два этажа. Кухня, она же столовая, и рабочий кабинет выходили в маленький, ухоженный сад. Старик приоткрыл дверь:

– Будет немного зябко, лето еще не началось, но жене не нравится, когда здесь пахнет табаком… – после шакшуки, с питами, хумусом и острым перцем, после рыбы по-гречески, разлив кофе, Бен-Гурион закурил: «Рассказывайте».

Харель быстро и толково доложил обстановку, как выразился глава Моссада. Соскочив со стула, Старик заходил по комнате. Мишель видел покойного профессора Эйнштейна только на фотографиях, но сейчас подумал:

– Они похожи. Не внешне, а повадками, выражением лица… – Старик остановился:

– Жаль, что полковник Горовиц погиб, – пробормотал он, – Меир не страдал двойной лояльностью. Он был еврей до мозга костей. Я уверен, что он бы привез нам мерзавцев. Покойный Йони… – он помолчал, – и Каракаль все-таки слишком британцы. Они привыкли все делать по правилам… – Авраам вспомнил рейд в Рамаллу, но смолчал:

– Джон тогда тоже не терял головы. У него было задание склонить на свою сторону лидеров ишува, будущее правительство Израиля. Как известно, нашим ястребам нравятся только мертвые арабы… – Бен-Гурион покачался на носках сандалий. Он носил старые шорты цвета хаки и вытертую майку. Встречая их, премьер-министр заметил:

– Вы все при параде, словно и не шесть утра на дворе. В таком виде не стыдно явиться на завтрак к президенту Де Голлю… – Мишель обвел взглядом тенниски и простые брюки, спортивные тапочки Иосифа и разбитые сандалии профессора Судакова. Туфли носили только он и Коротышка:

– Когда я последний раз завтракал с президентом, – улыбнулся он, – мы были при галстуках… – Старик почесал голову:

– В Аргентине вам тоже придется так ходить. Я слышал, они там еще чопорней, чем в Европе… – он пыхнул сигаретой:

– Значит, все решено… – он смерил Мишеля взглядом, – вы с профессором Судаковым встречаетесь в Париже и летите в Буэнос-Айрес, а ты… – он уткнул палец в грудь Иосифа, – едешь в Рим, к твоему брату… – капитан Кардозо отозвался:

– Мы с дядей Авраамом встретим гостей и отправимся в Европу… – Бен-Гурион бросил взгляд на календарь Еврейского Национального Фонда на стене:

– Да, наша золотая пара приезжает… – ласково сказал он, – мы с президентом устраиваем для них частный прием и концерт в Иерусалиме… – Старик хлопнул себя по лбу:

– Я