Шеарим кузина остановилась. Цепкие голубые глаза обежали Аарона и Тикву:

– За руки не держаться, – скомандовала девочка, – по сторонам не глазеть, лучше вообще не поднимать взгляда. Аарон, надень кепку, ты пойдешь первым… – Фрида добавила:

– Хорошо, что у тебя бородка. То есть в стиле битников, а не на здешний манер… – она махнула в сторону покосившихся домиков, – но все равно хорошо. Иосиф похожую бородку носил, – заметила девочка, – но он теперь опять в армии и бреется… – Аарон хмыкнул:

– Как мой тезка пошел служить с бородой… – завидев бредущего по дороге хасида, Фрида надула большой пузырь жвачки. Пузырь лопнул, хасид даже подпрыгнул. Девочка хихикнула:

– Религиозным разрешают оставлять бороды и пейсы. Аарон не отправится в настоящую армию. Его заберут в военный раввинат, лазить по кастрюлям на солдатской кухне… – Фрида скорчила презрительную гримасу. Аарон Майер нахлобучил на затылок кепку:

– Но я не знаю, куда идти… – Фрида вытащила из кармана юбки скомканный клочок бумаги:

– Я буду тебе подсказывать сзади. Рядом с тобой нам с Тиквой идти нельзя, такое нескромно. Я все выяснила, – заявила девочка, – Аарон Горовиц мне рассказывал, где они сидят. Мы с папой и Моше ходили на чай к раву Арье Левину, а он живет прямо в здании раввинского суда, на втором этаже…

Рав Арье всегда особенно ласково расспрашивал Фриду о ее занятиях в школе, и о раскопках древнего поселения рядом с Кирьят Анавим. Подмигивая Фриде, он подкладывал ей на тарелку еще кусочек кекса или печенья:

– Когда он приезжал в кибуц, – вспомнила девочка, – он всегда выделял меня из других детей. Я сирота, у меня нет мамы, но у нас много таких ребят. У Джеки нет отца, у Эмиля вообще приемные родители. И почему он интересовался археологией, религиозным такое запрещено… – коллеги отца, навещавшие его, жаловались на пикеты ортодоксальных евреев в местах раскопок:

– Нельзя нарушать покой мертвых, – Фрида выпятила губу, – если слушать религиозных, то историей вообще нельзя заниматься. Они и не знают, что такое история, у них одна Тора в голове. Хорошо, что девочки стали учиться до шестнадцати лет, теперь такой закон, а закон им никак не обойти… – многие жители Меа Шеарим, впрочем, вообще не признавали Государства Израиль.

По пути в раввинский суд они не встретили ни одного бело-голубого флага. Фрида шепотом переводила Тикве воззвания на идиш, напечатанные на обтрепанных плакатах:

– Запрещается посещать лавку Брайтмана, его дочь вышла замуж под сионистской хупой… – Фрида усмехнулась:

– То есть с государственным раввином, здешний раввинский суд их ни в грош не ставит. Дальше объявление о сборе денег в пользу осиротевшей семьи, просьба о сдаче старых вещей, в гмах… – девочка объяснила:

– Фонд, где можно взять напрокат мебель, посуду, или даже свадебное платье для бедной невесты… – приблизив губы к уху Тиквы, она что-то зашептала. Подруга помотала головой:

– Я знаю, что такое миква. Мы не собираемся прямо сейчас вставать под хупу. Тетя Клара сначала должна все узнать. Мы просто идем поговорить насчет свадьбы. Мы здесь до Песаха, времени на занятия с женой раввина хватит… – Фрида тихо рассмеялась:

– Она тебя будет учить насчет пятен на белье. Смешно, наши девчонки в кибуце с четырнадцати лет гуляют с парнями, а перед хупой все равно им надо выслушивать средневековую ересь… – она еще понизила голос, Тиква кивнула:

– У меня есть все, что нужно, я с тобой поделюсь. В Париже такие вещи продают кому хочешь, там нет такой косности. Кто твой парень… – она подергала Фриду за руку, подруга отозвалась:

– Эмиль Шахар-Кохав. Мы с ним поженимся после армии… – Тиква замедлила шаг:

– Аарон будет машгиахом, а ты куда собираешься… – Фрида вздохнула:

– Девушек не берут в боевые войска. Но я добьюсь того, что пойду в разведку, как Иосиф… – Тиква удивилась: «Он засекречен». Фрида фыркнула:

– Засекречен до первой сплетни. Весь кибуц знает, где он служит. Он врач в Сайерет Маткаль, особом подразделении. Туда мне никак не попасть, – пожалела девочка, – но в разведку я пробьюсь. Я стану аналитиком, как Каракаль, то есть тетя Марта. Я знаю языки, с математикой у меня тоже все хорошо… – на булыжнике мостовой еще валялись разноцветные ленты и остатки конфетти:

– После Пурима не убрали, – прищурилась Фрида, – но здешние дети сняли маскарадные костюмы… – две маленькие девчонки, в темных юбках и глухих кофтах, тащившие бидон, даже замерли, глядя на Тикву:

– Здесь написано… – Фрида ткнула пальцем в плакат у себя над головой, – красота дочери царя, внутри. То есть они предостерегают девушек против нескромной одежды… – Тиква возмутилась:

– У меня юбка по щиколотку, куда скромнее… – Фрида пожала плечами:

– Здесь такие пышные вещи не носят, это не Елисейские Поля. Кардиган у тебя слишком облегающий, каблуки высокие… – Тиква закатила глаза:

– Насчет каблуков в Торе ничего не написано…

Черные шпильки девушки устроились под расшатанным стулом. Неприветливый раввин, с пегой бородой, приняв документы Тиквы и Аарона, только что-то пробурчал. Заскрипела внутренняя дверь, он нырнул в низкий коридор. До них донеслось жужжание голосов, Фрида перевела:

– Он сказал, что сейчас минха… – Аарон Майер кивнул:

– Значит, подождем. Кофе здесь не предложат… – оглянувшись на выход, он пожал руку Тиквы, – но покурить можно, пока никого нет… – в комнате витал стойкий запашок дешевого табака:

– Только не девушкам, – предупредила Фрида, – у хасидов женщины не курят, это нескромно… – она указала на туфли Тиквы:

– Без обуви ходить тоже нескромно. Даже в сандалиях нескромно, я рискую тем, что мне плюнут на ноги… – Тиква сочно подытожила:

– В общем, если бы они узнали, что я играю на сцене в одной ночной рубашке, они бы меня отсюда выгнали взашей… – Фрида лениво изучала ярлычки папок на столе секретаря: «Разводы», «Похороны», «Незаконнорожденные». Грязноватые шнурки папки развязались, девочка сунула нос под картонную обложку:

– Ого, сколько… – она оценила машинописный шрифт, – человек сто только на первой странице… – рука потянулась дальше. Половицы в коридоре заскрипели. Захлопнув папку, Фрида одним прыжком оказалась на стульях рядом с кузенами. Тиква быстро сунула ноги в туфли, Аарон потушил сигарету:

– Вы даже чаю им не налили, – Фрида узнала знакомый голос, – люди приехали издалека, мицва привечать гостей… – переступив порог приемной, рав Арье Левин велел:

– Не вставайте, милые. Сейчас принесут чаю, сладостей от Пурима, и мы поговорим.

Невесомый шарф синего шелка скользнул на пол студии. Она протянула вперед тонкую руку. Черные, тяжелые волосы падали на плечи, большие глаза доверчиво распахнулись:

– Ва-йехи, ха-йом, ве-ану нифрадну питом… – она закружилась рядом с роялем:

– Бокер ве-эрев, лайла ве-элеф, элеф кохвей ха-авив… – главный дирижер военного ансамбля одобрительно сказал:

– У вас отличный иврит, Дате… – легко наклонившись, она подцепила шарф:

– Я с детства ходила в школу при главной парижской синагоге… – подтянув к себе пачку сигарет на крышке рояля, она щелкнула зажигалкой, – каждое воскресенье, почти десять лет, – Хана выпустила серебристый дымок, – и здесь я говорю на иврите со всеми, кроме родни… – майор поставил галочку в списке:

– Синий платочек, ребята его любят. Теперь давайте что-нибудь бодрое, «Песню отрядов», например… – загремело фортепьяно. Вскинув подбородок, она выпрямила спину:

– Ее отец аристократ, японский граф, – вспомнил майор, – видна кровь, что называется. Но вообще она похожа на свою тетю, покойную мадемуазель Аржан, только она ниже ростом… – девушка маршировала по комнате:

– Эт земер а-плугот нашир ла ле-мазмерет… – закончив, она заметила:

– Такие мелодии лучше петь с хором. В прошлом году меня пригласили исполнять «Марсельезу» на приеме в честь дня взятия Бастилии в президентском дворце. Не только меня… – она оперлась на рояль, – нас было много. Оперные певцы, шансонье, ребята с эстрады. Мы выступали в сопровождении военного ансамбля… – дирижер развел руками:

– Хоть сейчас и мирное время, но армия всегда думает об экономии. Оркестра и хора не ждите. На базы вас поедет пять человек,