чтение, но чем длиннее становились паузы между ними, тем меньше строчек ей давалось зараз.

Что там было, я не знал. От написанного близнецами меня отделяла крышка ноутбука и протяженность прямоугольного стола, за которым мы сидели уже минут пятнадцать. А еще – нарочито спокойный голос Мару, до того отвернувшего от меня экран со словами:

– Нет. Это не для тебя.

Не зная, куда себя деть, я следил за движением Ольгиных глаз. Они неслись по строчкам, пытаясь обогнать смысл, спастись от лавины той правды, что сходила по тексту, хороня нашу прежнюю жизнь. Наконец взгляд остановился. Ольга сжала зубами фалангу пальца. Закричи, мысленно попросил я. Закричи, ну же. Расскажи, что там. Почему никто не кричит.

– Доказательства, – прохрипела Ольга. – Помимо их объяснений… Нам нужны доказательства…

– Проще всего поговорить с ним, – предложил Виктор.

– Так себе «проще», – молвил Мару. – Он у нее.

Мы перемолчали эту мысль поодиночке. Виктор продолжил:

– Он не дурак. Должен был понимать, что случится, когда правда всплывет. Наверняка есть какой-то план отхода.

– Но как? – спросила Ольга у клавиатуры. – Как они решились? – У текста на экране. – Как ему пришло в голову отправить их туда?

– Я рассказал, – ответил Мару, – что это возможно. Он сделал не те выводы.

Они уже упоминали это чужое, неприступное туда, интонируя беспомощным предвосхищением огромных проблем. Но многоточия, паузы звучали намного хуже. Особенно вместо имени Минотавра, которое опускали весь разговор. Не от разочарования или обиды – хотя, наверное, тоже, – но с безмолвным согласием: это все-таки случилось. С пониманием, от которого они так долго отмахивались: он не такой, как мы.

– Точно… – Ольга продолжала стекленеть изнутри. – Ты тоже ходил туда.

– Давно. Почти случайно. И уж точно не с такими намерениями.

В другой ситуации я удивился бы, что слышу об этой истории впервые. В другой ситуации, вспоминая о ней, Мару посмотрел бы на меня хоть раз.

– Туда, – начал Виктор, – на мой взгляд, вопрос мотива и практики. Обратно – вот что всегда казалось мне проблемным местом. Насколько я слышал, ты отсутствовал четыре дня. А когда Эрнст все-таки нашел и вытащил тебя, ты не мог структурировать не то что произошедшее, а даже текущую жизнь вообще, несмотря на известное усердие в своих, хм, сновидческих практиках. Фиц же с Элизой, судя по тексту, настроили еженедельный чартер и на каждом рейсе сохраняли полное самосознание и неприкосновенность багажа. Это кажется надуманной суперспособностью.

Мару покачал головой:

– Они дубль-функция.

– И что? Мы с Тэм едва ли способны на такое.

– Они родственники. Пусть неполнокровные, но это все равно от двадцати пяти до пятидесяти процентов идентичной генетической информации. Для системы они в каком-то смысле были срощены еще до дубль-функции. Дедал присвоил их себе единым юнитом, чем многократно усилил потенциал. Ты же не думаешь, что это совпадение? Что Хольд предложил бы такой кардинальный исход двум другим незнакомым людям, которым требовалось исчезнуть?

Виктор помолчал, добавил с сомнением:

– Я полагал, у Дедала были свои причины соглашаться. Впрочем, теперь понимаю, что недостаточно размышлял в этом направлении.

Мару пожал плечами:

– У Хольда была теория. Как всегда. Будто общее генетическое ядро может усилить взаимное проникновение дубль-функции.

– Так и получилось? Общие гены открыли какие-то особые опции?

– Вкупе с единовременной авторизацией в дубль-функцию? Всю систему, Вик.

Я подумал о своих коридорах с телевизорами, за пределы которых никогда не выходил. О том, что лежало за ними, – тех не-местах, не-направлениях с невозможной геометрией, откуда однажды пришли люди с затмениями в глазах.

– Если вы с Тамарой – сообщающиеся сосуды, хорошо прилаженные, но разные сущности, то общее генетическое ядро сделало Фица с Элизой сиамскими близнецами. Какими бы инфантильными и несобранными эти двое ни казались – как личности, – как функции они намного ближе к синтропу, чем любой из нас. Для них система – не какая-то неведомая надстройка, взаимодействие с которой требует усилий и атрибутов. Она воспринимаема. Понимаема. Часть машинально обрабатываемого информационного потока, наравне со звуками и светом. То, что они ходили туда, как выбирались оттуда… для них, может, и не было никаких расстояний. Потому что в системе нет расстояний. Всё нигде, и одновременно везде, и…

– Туда, – не выдержал я. – Туда – это к госпоже-старшему-председателю?

Мару промолчал. У меня столько выдержки не было:

– Она сказала, что пришла той же дорогой, какой ходили они… Ты говоришь, что там дорог не существует. Значит, они ходили к ней? На ее территорию внутри системы? Что-то такое?

– Массивы данных синтропа, – молвил Мару, по-прежнему не смотря на меня, – не просто территория. Это часть их разума.

Я опустил голову. Я знал, что заслужил то нарочитое, обжигающее спокойствие, с которым, чуть погодя, он продолжил:

– Ты хочешь нам что-нибудь рассказать, Миш? Например, как узнал, что она слышит через них даже после того, как ушла?

Я помолчал, пожал плечами.

– А таблетки? – продолжил Виктор в том же эмоциональном диапазоне. – Которые ты отдал Фицу. Откуда ты узнал про них?

– Нашел у Минотавра в машине.

– Что ты еще нашел у Минотавра в машине?

Лицо Виктора было профессионально непроницаемым. Из-за выравнивающих линию бровей очков, но и двух высших, наверное, тоже. Или Тамары, что на том конце ментального провода могла тревожиться за обоих, не скрывая лица.

– Все хорошо, – уверил меня он, деловито сплетая пальцы. – Не спеши. Подумай, если нужно.

Я послушно подумал. О четвертой искре в госпоже М. О том, что Минотавр искал, уехав три года назад. И с чем он вернулся. И вернулся ли вообще.

– Я нашел билеты в Италию.

– И где они сейчас?

– Я их порвал.

– Зачем? – удивился Виктор. – Это же доказательство…

– Чего? – вспыхнул я. – Что он собирался валить? Потому что близнецы ходили в массивы госпожи-старшего-председателя, вытаскивали оттуда какую-то секретную информацию, которую он потом кому-то продавал за огромные деньги? Там же что-то такое написано? – Я дернул подбородком в сторону ноутбука.

Все красноречиво промолчали. О, ну спасибо, я стиснул палец под столом. Меньше всего мне хотелось быть первым, кто сказал это вслух.

– Почему ты уверен, что он кому-то что-то продавал? – спросил Виктор.

– Я… Ну… – Я попытался вспомнить, что говорила госпожа-старший-председатель про издержки и хищения. – Это очевидно. Разве нет?

– Зная Хольда, – продолжил Виктор, и по неподвижности остальных я вдруг понял, что его оставили один на один со мной перед решающим ударом, – он мог использовать информацию из массивов госпожи-старшего-председателя против самой же госпожи-старшего-председателя. Чтобы саботировать «Эгиду», например. Или каким-то образом сократить ее влияние на нас. Деньги – не первое, что мне приходит в голову, когда я пытаюсь понять его мотивы, но, возможно, я не знаю состояния его личного банковского счета. А ты?

Охренеть, только и подумал я. Бросил взгляд на Сциллу с Харибдой.

– Я… – начал я и замолчал.

– Ясно, – резюмировал Мару глухо.

Он по-прежнему не смотрел на меня. Я падал, не вставая со стула.

– Это не то, чем кажется, – выдавил я