уже сейчас в разы превосходят сумму исходных хищений.

Я знал, что, смыкая чужие, не приспособленные под ее голос связки, госпожа-старший-председатель обращалась сразу ко всем.

– Хищений чего?.. Информации? Но зачем им…

– Сопоставьте мои мотивы и ваши возможности, мои методы и ваши лучшие активы, и вы сразу поймете, что не им. Разумеется, не им. Но они – инструмент, и обезвредить его необходимо. Обещаю, им не причинят вреда.

В шаге от меня девушка в ярко-зеленом надсадно сипела в динамик смартфона:

– Я не знаю, какой-то… Какой-то трындец…

– И пусть вызвонит Олю, – прохрипела Куница. – Возможно, преемник сможет ее остановить.

– Но почему не Дедал?.. – пробормотал кто-то. – Почему он ничего не делает?

– Потому что, – проступил голос сквозь стену, и он был повсюду, он пытался стать всем, – вина частного – не вина целого. Но если целое начнет сопротивляться, оно докажет неотчуждаемость частного мотива. Иными словами, только ничего не делая, господин Дедал может защитить вас всех от последствий частного высокомерия.

Я думал о цифрах. Я складывал, умножал и вычитал, и надеялся, что госпожа-старший-председатель, для которой не существовало стен, не различит моих истинных мыслей. Лучшие активы, намекала она. Сумма хищений, уведомляла она. В денежном эквиваленте, вероятно, подразумевала, и я даже мог предположить порядок цифр. Я видел его в сообщении на крошечном экране телефона, лежащего в моем кармане. Господи, думал я, умножая восемь на девять. Семьдесят два, да как же так, господи. Пожалуйста, скажите мне, хоть кто-нибудь, что такие деньги можно выиграть в лотерее.

Я отвернулся.

– Миш… – выдохнула Куница, заметив мою попытку уйти.

Я бросил, ускоряя шаг:

– У меня есть идея.

Идей, конечно, не было. Но я рванул за угол прежде, чем услышал ответ. Я должен был унести с собой эти мысли о невозможно огромных цифрах, о нереальных деньгах, которым у Минотавра неоткуда было взяться.

Впереди послышались голоса. Я дернулся в ближайшую комнату. Тридцать два плюс восемнадцать, думал, спрятавшись за дверью. Восемьдесят девять минус сорок четыре, пока Виктор с Тамарой проносились мимо. Двадцать восемь, во что ты, черт возьми, ввязался. Минус три, зачем впутал их.

Когда шаги стихли, я вынырнул из комнаты и рванул в прихожую. Оттуда выскочил на улицу, сорвался с крыльца. Ветер хлестал по лицу, как вода. Я заметался по тротуару, разбрызгивая свет из дребезжащих луж. Потом сделал глубокий вдох, остановился. И обернулся, глядя на угловое пятиэтажное здание, которое было моим домом. Свет опоясывал его по первому этажу. Выше зияли окна черных вымерших комнат. Какого черта, подумал я с неожиданной злостью: сначала Шарлотта, теперь госпожа-старший-председатель. Выметайтесь отсюда, слышите? Оставьте нас в покое.

Я разблокировал телефон, нашел Р. в адресной книге и прожал тугую кнопку вызова. В динамике потянулись гудки, длинные и равнодушные. Затем наступила выжидающая тишина.

– Вы должны были забрать их, – сказал я ей. – В среду, если он не выйдет на связь.

Тишина призадумалась, вздохнула:

– Она снова сделала это?

– Снова?

Я услышал движение, шаги. Они подпустили к телефону разлаженный говор толпы и глухо пульсирующую музыку. Затем открылась, затем закрылась дверь, и тишина обернулась бархатным женским голосом.

– Я дала ему таблетки, – промолвила она ленно и скучающе. – Они должны были помочь.

Я вспомнил саннстран, Ариадну на пассажирском сиденье. Вспомнил пузырек таблеток с пустой этикеткой, который вытащил, минуя ее бедро.

– Он с пятницы в больнице. Они ничего не принимали. Я знаю, где таблетки, но что нам делать прямо сейчас? Она авторизировалась в Фице и хочет увести их.

Р. протянула неопределенный, похожий на «ммм», на «ох-какая-досада» звук.

– Разбудите его.

– Мы пытались. Ничего не выходит.

– Приложите силу. Не жалейте их. Она не пожалеет, если заберет.

Я промолчал, потому что это только звучало легко. Р. тоже промолчала. Я отнял его от уха и увидел, что звонок завершен. Перевел взгляд на крыльцо, увидел Влада.

– Ты знаешь, с кем сейчас разговаривал? – спросил он.

Лицом симбионт был спокоен, но в голосе сквозила настороженность хищника, безошибочно учуявшего зверя крупнее.

– Спроси минут через двадцать, – бросил я, взлетая по лестнице.

Влад проводил меня поворотом головы и неожиданно тихим, скептическим замечанием:

– Батя у тебя либо без страха, либо без башни.

Да. Когда-то я обожал его именно за это.

Я был у арок в гостиные, когда из коридора показался Фиц. Я застыл. Он посмотрел на меня, вокруг меня, и на секунду я испугался, что с остальными что-то случилось. Но они тоже появились, высыпали в прихожую, и Мару, выкарабкавшись из толпы, поспешно подошел ко мне. Он что-то сказал, очень тихо, про Ольгу, и я уловил, что должен дождаться ее, и, встретившись взглядом с госпожой-старшим-председателем понял, что не дождусь.

– Господин преемник, – прошелестел Фиц бесполым, безвозрастным голосом. – Позвольте мне соблюсти традицию, выслушав ваш решающий голос.

Толпа рассеялась по прихожей. Тревога и сомнения витали в воздухе. Я чувствовал их вибрации. Она видела их узоры. Никто не хотел причинять Фицу вреда, а значит, между ним и дверью, и наружностью, и расплатой за верность человеку, не умевшему останавливаться, стоял только я. То есть – буквально.

– Чужие пути продолжают вести вас, преемник. И мне безрадостно наблюдать, как они сужаются, подчиняя первопроходцам вашу волю. Помните, вы можете быть больше, чем эхо давно смолкших орудий. Вы можете значить. Сами по себе.

Ну да, устало подумал я. Только зачем.

– Нужно разбудить его. Тогда она уйдет.

Лицо Фица подернулось брезгливой рябью. Я принял ее на свой счет и продолжил, поглядев на присутствующих:

– Только как-нибудь… Наверняка. Ударить. Что-то такое.

– Опуская то, откуда тебе это известно… – Мару склонился к моему плечу. – Ты уверен? Один неверный шаг…

Но госпожа-старший-председатель сама развеяла его сомнения:

– Не инкарнируйте чужую волю в своих выборах. Это не ваш путь.

– Возможно, – согласился я. – Но не их тоже.

Фиц был матово-прозрачным – как рисовая ширма, сквозь которую пылал прожектор на тысячу ватт. Он едва угадывался в том, кого мы видели.

– Мне жаль, что близнецы сделали что-то плохое… Но мы не станем верить только вам, не поговорив с ними. И даже потом, не уверен, что Ольга…

Я услышал разряд. Лицо Фица скомкало, как бумагу. Он вздрогнул – и вдруг рухнул, открывая мне Влада с электрошокером в руке. Два ярко-голубых глазка исходили треском и искрами на высоте, где совсем недавно были Фицевы почки.

Энтроп разжал пальцы. Электрошокер стукнулся об пол.

– А руки – вот они! – провозгласил Влад, показывая ладони. – Классный фокус, да?

Я уставился на маленькую черную коробочку, возымевшую противоестественную власть над самым могущественным существом, которое я знал. Фиц застонал, глухо, но своим собственным голосом. Куница бросилась к нему, покрывая спину широким разлетом рукавов.

– Надо быть осторожнее, – пробормотал я. – Кажется, она по-прежнему слышит то, что слышат они.

И, приподнявшись на локте, Фиц ответил мне взглядом паралитика, годами понимавшего все.

* * *

Ольга убрала ладони от лица, вернулась к экрану. Это была третья попытка продолжить