Цифровое гражданство; Равноправные (одноранговые, пиринговые) экономики; Общество метаданных; Гиперсоциальное.

Герт Ловинк и Нед Росситер

(Перевод Глеба Коломийца)

Отчуждение

Отчуждение значит состояние чуждости, или отстраненности от чего-либо. Можно быть отчужденным от дома (изгнание), от вымышленного мира (в театре, в искусстве), от самих себя (как, например, по Марксу, существует отчуждение от нашей производительной силы, плодов творчества и труда). Отчуждение может подразумевать зависимость от силы, отличной от нас самих; когда мы становимся рыночным товаром или когда другие манипулируют нами, используя наши чувства и привязанности.

Следовательно, обычно отчуждение – это термин негативный, подразумевающий вынужденную потерю полагающегося нам владения и отстранение нас от того, кто мы есть или кем нам следует быть. Значит, может показаться, что постчеловек открыт для негативных суждений из-за отчуждения, которое он подразумевает в движении прочь от человеческого. Стать постчеловеком в союзах с растениями, животными, обществами, материалами и машинами тоже значило бы стать отчужденным. Тогда и постчеловек тоже мог бы стать местом эксплуатации, изгнания и потери.

Два смысла отчуждения показывают ответ на эту критику. Для Брехта «эффект отчуждения» в театре – это способ лишить аудиторию безусловного приятия классических театральных иллюзий. В этом случае за счет непривычного и дискомфортного создается дистанция между аудиторией и действием на сцене. Цель в этом позитивная: аудиторию нужно отстранить от сцены, чтобы потом вернуться к ней снова и с более критическим отношением к ее умолчаниям. Отчуждение – это путь к большей правде.

Для Маркса отчуждение – это отстранение не от собственности, а от сил, от наших общих возможностей трансформировать миры нашего общества в процессе совместного труда. Мы отчуждены, когда замкнуты и разделены способами производства; например, когда у нас есть доступ только к небольшой части производственного процесса или когда результат нашей работы становится лишь предметом потребления, а не чем-то общественно полезным. Мы отчуждаемся от себя, когда нас либо вынуждают, либо мы молчаливо соглашаемся стать вещью, а не актором общих интересов; например, когда мы думаем о себе в терминах цены или товарных качеств.

Согласно этим точкам зрения, отчуждение зависит от того, чем мы в действительности являемся, и от того, что мешает нам такими стать, например от капитализма и традиции. Это более тонкое понимание отчуждения переворачивает возможную критику постгуманизма как идеи или процесса, которые отчуждают. Именно идея человека отчуждает, поскольку создает у нас ложное представление о существовании. Мы не индивидуальные и не самодостаточные существа, определяемые ключевой сутью, идеалом, сознанием или телом. Мы – множественные процессы, связанные в разных формах и местах. Когда эти процессы отрицаются, когда союз с животными, зависимость от технологий или мультиагентная коалиция определяются как искажение подлинной человеческой сути, происходит отчуждение.

Подлинное отчуждение происходит, когда мы чрезмерно придерживаемся человеческого, вопреки ассамбляжам и силам, конституирующим нас в качестве трансформационных постчеловеческих процессов. Когда отчуждение определяется в рамках бытия и собственности, мы вынуждены думать о человеческом как о статичном, то есть имеющем определенное фиксированное состояние либо неизменные свойства и характеристики. Эта мысль отчуждает сама по себе, потому что в действительности мы никогда полностью не умещаемся в рамки состояний, свойств и предикатов. Быть постчеловеком – значит стать в одно и то же время чужим множеством различных способов. Таким образом, в ответ на обвинение, что постчеловеческое неэтично, так как поощряет отчуждение, теоретики постгуманизма настаивают на возможности постчеловеческой этики, построенной на идеях коллективных экологий (MacCormack, 2012: 139).

Таким образом, отчуждение – критический концепт, полезный для постчеловеческой мысли по трем причинам. Во-первых, он делает возможной критику отчуждения, навязываемую нам в виде множества процессов ложными идеями о сути человека и его свойствах. Во-вторых, эффект отчуждения позволяет нам отслеживать влияние его позитивных разновидностей на становление постчеловеком в тех случаях, когда новые ассамбляжи и альянсы увеличивают наши силы. В-третьих, он позволяет нам обратить внимание на то, как мы по-прежнему можем попасть в его негативную, разрушительную форму, когда процесс становления заходит слишком далеко или движется слишком быстро и линия трансформации исчезает либо теряет силу, приводя нас, тем самым, к отчуждению от коллективных творческих сил.

См. также: Рационалистический ингуманизм; Постчеловеческая этика; Политические тела.

Джеймс Уильямс

(Перевод Екатерины Хмелинской)

П

Планетарное

Планетарное можно рассматривать как критику ориентированной на прибыль логики глобализации. Образ «голубой планеты», в частности фотография Земли, поднимающейся над Луной, сделанная экипажем «Аполлона-8» в 1968 году, вместе с фотографией «Синий марбл», снятой четыре года спустя, впервые позволили визуально воспринять планету как единое целое. Взгляд на наш мир из космического «внешнего» стал новым этапом в человеческом самосознании. Он сработал как лакановское зеркало – одновременно фрагментарное и гармоничное, – дав осознание и единства, и конечности Земли. В то время, когда мир был расколот идеологическими разногласиями холодной войны и жил в страхе ядерной катастрофы, это изображение передавало как обнадеживающий вид гармонии, так и предчувствие грядущих экологических рисков. Ассоциациями с возвышенной, взаимосвязанной и хрупкой биосферой символизм голубой планеты противостоял утилитарной, технологической и экономической логике глобального, с которой планетарное сознание было вынуждено конкурировать с самого начала.

Стремительный рост экономической глобализации после подписания мировых торговых соглашений по окончании холодной войны стал серьезным препятствием для усилий по борьбе с изменением климата в глобальном масштабе, в то время как беспрецедентный уровень экономического роста еще больше способствовал выбросам углерода. Правовая и политическая база, введенная ВТО, гарантировала право транснациональных корпораций уходить от социального регулирования, использовать в своих интересах дешевую рабочую силу и договариваться о значительных налоговых льготах. Возникли также политические силы, успешно блокирующие шаги по выработке эффективных международных мер в ответ на глобальное потепление. Обоснование глобализации, рассматривающее Землю как ресурс, который нужно эксплуатировать на конкурентной основе для получения максимальной прибыли, можно противопоставить планетарным идеалам, выраженным в боливийском Законе Матери-Земли 2010 года, который предоставил природе равные права с людьми и определил Землю как «уникальное, неделимое, саморегулирующееся сообщество взаимосвязанных существ».

Противоречие между этосами планетарного и глобализированного мышления ощущается и в теоретических сферах. В 2009 году в статье об ускоряющемся «планетарном кризисе изменения климата» историк Дипеш Чакрабарти сделал важное признание о том, что два десятилетия изучения «теорий глобализации, марксистского анализа капитала, угнетения и постколониальной критики» не подготовили его к тому «текущему моменту планетарной истории, в котором сегодня оказалось человечество». В мире, трансформированном экологическим кризисом, на грани массового вымирания и необратимых изменений в океанах и атмосфере