– Мы должны хоть что-то делать, пытаться! Я хочу выбраться из этой задницы!

– Это не задница, а мое тело, – заметила девушка с усмешкой.

– Какая разница! – заорал Яр.

– Большая. Я тоже хочу оказаться внутри себя, а не внутри тебя. Но для начала нам надо все продумать, взвесить, решить. И только тогда действовать.

– А если мы потеряем время? – резонно предположил Ярослав. Идея поцелуя стала для него той самой соломинкой, за которую хватается утопающий. – Вдруг упустим шанс? Что, если сейчас не сможем вернуться, то уже никогда?! Я не хочу до конца жизни сидеть в тебе! – выкрикнул он, кидая в ближайшую ель палку. Как и следовало ожидать, тонкие девичьи руки оказались слабыми.

– Черт! – выкрикнул с силой Яр и замолчал, с ненавистью откинув назад волосы и прижав пальцы ко лбу и вискам.

Серые глаза заволокло страхом.

От светло-зеленых повеяло безнадежностью.

«Надо сделать хоть что-то!».

«Делай».

«А если не получится?»

«Ты будешь знать, что пытался».

«Мне страшно».

«Мне тоже».

– Хорошо, – вдруг устало согласилась Настя, глядя в голубое хрустальное небо с белесыми воздушными прожилками. – Давай.

На какой-то момент это стало и ее соломинкой. Хрупкой, тонкой, ломкой. Такой же прозрачной, как и надежда все вернуть назад.

– Что давать? – не сразу понял Ярослав.

– Целуй.

– Спасибо за разрешение, детка. И если ты думаешь, что я в восторге от этой идеи, то глубоко ошибаешься.

Они встали напротив друг друга, хмурясь и явно видя один в другом врага народа номер один.

– Начинай, пока я не передумала, – сказала Мельникова злобно. Ей и в страшном сне подобное не могло присниться.

Яр с кислым выражением лица зажмурился, как капризный ребенок, привстал на цыпочки, но все-таки до собственных губ не достал. И впервые задумался о том, как, должно быть, с ним неудобно невысоким миниатюрным девушкам.

– Наклонись, – потребовал он.

– А на руки тебя не взять? – фыркнула нервничающая Настя, но послушно склонила голову. Тело Ярослава ее раздражало. Слишком многое в нем было иначе: рост, вес, центр тяжести, длинные конечности, которыми сложновато было управлять. Девушка чувствовала себя роботом в штанах.

Вместо поцелуя они одновременно распахнули глаза, едва ли не касаясь друг друга кончиками носов. Особого желания целоваться не было у обоих. Зато печать страха хоть и выцвела, но никуда не исчезла.

– И как мы должны это делать? – спросила почему-то шепотом Настя. С запада подул резкий ветер и взметнул длинные пшеничные волосы, принадлежащие ее телу. Девушке пришлось поправить их – Зарецкий, явно забыв, что столь пышная шевелюра теперь принадлежит ему, стоял столбом.

Со стороны эта картина казалась милой: парень поправляет девушке пряди развевающихся на ветру волос и заправляет за уши, а та преданно смотрит ему в лицо, и вокруг – осенний лес, обсыпанный желтой солнечной пудрой по верхушкам.

– Как-как…. Как раньше, – пожал плечами Ярослав, мужественно терпя прикосновения Насти и не показывая, что нервничает. Только лишь на щеках его появились бледно-розовые пятна, что еще совсем недавно так привлекли Карла.

– Не обнимай меня. Просто поцелуй. Как лекарство, – тихо и твердо сказала девушка, то ли предупреждая его, то ли успокаивая себя.

– Не говори ерунды.

– А ты не пялься на меня, как на чудовище. Не собираюсь откусывать язык – он же мой, – неудачно пошутила Настя.

– Идиотка…

Их губы соприкоснулись: одинаково теплые, сухие. У Насти – плотно сжатые. У Яра – чуть приоткрытые, едва заметно подрагивающие. Соприкоснулись ровно на секунду, подарив странные, почти болезненные ощущения.

Ничего не произошло.

Соломинка не вытянула двух утопающих. И они потонули в тоннах солнечного света, смело пробивающегося сквозь кроны нежно-золотистыми колоннами.

Настя в смущении прижала костяшки пальцев ко рту и тотчас отдернула их от себя – рот-то чужой!

Ярослав еще больше залился краской.

Совершенно не вовремя ему вспомнился обрывок из старого разговора с друзьями. Как-то с парнями они обсуждали животрепещущую тему – а что чувствуют девчонки? Шейк даже сказал со смехом, что хотел бы на пару часиков оказаться в теле девушки, чтобы познать их ощущения.

Яр тогда поймал себя на мысли, что это был бы интересный опыт – во сне, разумеется, а не наяву. А вот теперь жизнь давала ему невероятный шанс. Только ему было плевать, что и как там чувствует Настя. Он хотел вернуться в свое тело. И она – тоже.

– Безумие, – проговорил Ярослав, глядя в одну точку в лесу. Ветер опять взметнул волосы, и Насте пришлось поправлять их. От бессилия хотелось плакать, и на глаза наворачивались слезы.

Чужие глаза, чужие слезы. Чужое тело.

Как же так?..

– А что ты потом предложишь? – спросила хриплым шепотом Настя. – Еще более близкий контакт?

Ответа парня она не дождалась – позади них послышался хруст ветки и шорох травы, и оба узника чужих тел оглянулись назад. На лесной тропинке стоял Карл и с некоторым удивлением и недоумением смотрел на них.

Он видел и их поцелуй, и то, как Ярослав – по его мнению! – поправлял Анастасии волосы, и то, как они смотрели друг другу в глаза: печально и тоскливо, как давным-давно разлученные влюбленные.

Позади Карла стояли Алсу с Олегом, и вид у них был не менее потрясенный. Такого они точно не ждали.

– Сделай его, подруга! – радостно выкрикнул Темные Силы – единственный, кто не растерялся.

* * *

Появление друзей и Карла, признаюсь честно, застигло нас врасплох.

Стоило лишь Олегу открыть рот, как я вздрогнула, а Зарецкий отскочил от меня на несколько шагов, усиленно делая вид, что ничего не произошло. Щеки его залились нежным румянцем, а в глазах появились злость и паника. Он демонстративно пялился на близ растущую елку, на острой вершине которой сидела лесная птица, а я смотрела поверх голов друзей, чувствуя, как гулко бьется чужое сердце. Вдруг стало страшно, что нас сейчас разоблачат. Что тогда будет?..

Но тут же одернула себя. Нет. Никому в здравом уме не придет в голову такая мысль. Никто не поверит.

Я бы тоже не поверила – до сегодняшнего утра.

– Ну вот, не сделала, – искренне «огорчился» Темные Силы.

– Я тебя сделаю, – с раздражением ответила я другу, на мгновение забывшись.

– Правда? – тотчас сощурился Олег. – Приятель, будь паинькой, если не хочешь неприятностей.

В его голосе слышалось предостережение.