что я уже придумала, как спасти Иден. Папа с Прией, наверное, хотят, чтобы она была у них на глазах на всякий случай. Я их понимаю.

— Пойдем уже! — сердится Кейс. — До электрички осталось минут пятнадцать. — Она показывает пример, шагнув к входной двери, и остальные следуют за ней.

Мамины слова гремят в ушах. Она велела нам дождаться взрослых и предупредила, что это важно. Я топчусь на пороге, запираю за нами дверь и набираю сообщение маме, чтобы сказать, что мы все-таки уже в пути.

— Господи боже мой, Вайя, еще и ябедничать вздумала! — восклицает Кейша, заглянув ко мне в телефон.

— Я просто хочу ей сказать!

— Скажешь, когда мы будем на месте, потому что тогда мы сможем сказать, что уже поздно возвращаться. А если напишешь сейчас, мы не сможем объяснить, почему не стали дожидаться ее ответа.

— Можно я хотя бы напишу ей, что придумала, как выполнить задание? Наверное, они волнуются за Иден.

— Пиши! Но ни слова про то, что мы уже вышли из дома. Они все равно не отвечают на сообщения, так что, скорее всего, не сразу прочитают.

— Тогда почему я не могу написать, что мы уже выходим?

— Вайя!

— Ладно, ладно, — говорю я и пишу короткое сообщение взрослым, что они могут не волноваться, потому что я знаю, как спасти Иден. При этом я не упоминаю о том, что мне еще предстоит выбрать, чье будущее перечеркнуть. Я же ни с кем этого не обсуждаю. Они меня не поймут. Для них такой вопрос вообще не стоял бы, но для меня все не так просто.

Мы вчетвером идем к станции. В день Карибаны нечего и думать, чтобы ехать в центр на микроавтобусе — пробки на дорогах такие, что даже тете Мейз не объехать. Несколько лет назад мы попытались, и она так рассвирепела, что расплавила руль.

Бабушка устроила ей за это жуткую выволочку.

Сегодня мы идем на электричку, чтобы проехать две остановки до станции «Выставочный центр», где парад развернется во всю мощь. Обычно для нас большая радость вместе с остальными участвовать в празднике, посвященном нашей культуре. Но в этом году все иначе.

Алекс и Кейша на седьмом небе от счастья, потому что их все время останавливают желающие сфотографироваться с ними, будто с сетевыми знаменитостями. Они и правда, похоже, доверяют мне, и от того, что теперь они знают, что я выполню задание без кровопролития, у них камень с души свалился.

Кейс ведет себя более сдержанно. Она понимает, что я что-то скрываю, и это ее нервирует. Плечи у нее напряженные, даже когда она напевает себе под нос песенку, которую я затолкала к ней в голову. И атмосфера в толпе соответствующая. Все кругом взвинченные. Будто даже они знают, какой сегодня важный день.

— Что это со всеми? — бормочу я.

Ощущение нехорошего волнения нарастает, и я оглядываюсь вокруг — не поджидают ли меня очередные кровавые видения чьей-то гибели, но пока ничего подобного нет. Может, сейчас, когда срок настал, в них нет необходимости. Не нужно подталкивать меня к решению — я все равно вынуждена буду так или иначе принять его сегодня.

Мы входим на платформу, и Алекс оглядывает толпу.

— В этом году Дэвисы нас не защищают. Магию в воздухе чувствуют даже не-колдуны, и они, вероятно, привыкли к ней на Карибане, но сегодня ее нет. Они могут ощутить разницу, даже подсознательно. Вы не замечали, как было последние два-три года? После того как обряд сорвался в прошлый раз.

Похоже, я не замечала. Может быть, потому, что никогда не была настолько взвинчена. Я стискиваю руки так, что хрустят костяшки. Обряд защиты Карибаны. Обряд, который Дэвисы проводили годами и который я пустила насмарку, когда нарушила круг. Я думала о своем проступке и о том, к каким последствиям он привел лично для меня и для Йохана. Но совсем забыла о цели обряда.

Когда круг нарушили в прошлый раз, погибли три человека. Я сглатываю с такой силой, что горлу больно. Кейс пихает меня в плечо:

— Все обойдется.

— Если что-то и случится, это жизнь, — рассудительно добавляет Кейша. — Мы не можем защитить друг друга от всего на свете.

Если что-то случится, в этом буду виновата только я.

Пока мы едем в электричке, я рассеянно слушаю разговоры пассажиров, глядя на проплывающие за окном пейзажи. Знакомые станционные здания, соседние районы, дети, играющие в парках. Для кого-то из нас это особый, торжественный день, для кого-то — обычная суббота. А для меня — день, когда все изменится.

Поезд останавливается на станции «Выставочный центр», и мы выходим вместе с хлынувшей наружу толпой. По пути к выходу я чувствую, как во всем теле отдаются ритмы музыки-сока. На Карибане музыку не просто слышишь — она растекается по рукам и ногам, горячит кровь и повышает адреналин. Я сама не замечаю, как начинаю кивать в такт, а Кейс приплясывает на носках. Кейша и Алекс рвутся вперед, обгоняя друг друга и хохоча, и мы с Кейс остаемся далеко позади.

Я достаю телефон и посылаю маме сообщение, что мы уже на параде. Толпа вокруг переливается яркими цветами. Хотя не все собираются участвовать в параде, у некоторых лица в блестках, а у некоторых флаги торчат из задних карманов или повязаны вместо бандан. Я замечаю флаги Тринидада, Ямайки, Монтсеррата и Канады — и множество других, незнакомых.

— Мы флаги забыли, — говорю я. Дома где-то завалялось несколько тринидадских.

— Их будут продавать в миллионе мест, надо только попасть внутрь, — отвечает Кейс.

Так и есть: когда мы проходим мимо кассы, первым делом нам на глаза попадаются три продавца с целыми прилавками флагов — от простых тряпичных до гигантских переносных голограмм.

— Хочешь голографическую пряжку для ремня с надписью «Трини-прайд»? — Кейс показывает на провокационный товар.

Я морщусь.

Она смеется, открыто и свободно.

Сколько раз я слышала ее смех. Если я отниму у нее будущее, сможет ли она когда-нибудь смеяться?

Наверное, у меня меняется лицо, потому что Кейс смотрит на меня в упор.

— Что происходит? Ты сказала, что знаешь, как спасти Иден, и что тебе никого не надо убивать. И что?

— Я не хотела бы говорить…

— Не вешай мне лапшу на уши, Вайя. Алекс и Кейша в полном восторге от новостей, а у тебя такой вид, будто сегодня все равно кто-то умрет.

Я щелкаю костяшками пальцев — всеми по очереди.

Глаза у Кейс сощуриваются, она вдруг останавливается как вкопанная.

— Что ты затеяла?

— Мне