Лицо у Кейс проясняется: наверняка она подумала о том, что выбор всегда дается мне с трудом.

— И ты не знаешь, что выбрать.

Ей не нужно читать мои мысли, чтобы догадаться. Она ненадолго закрывает глаза ладонями, потом убирает руки и резко кивает:

— Тебе все по силам.

Я усмехаюсь:

— Было бы круто, если бы я понимала, чтó надо делать.

— Я тебя знаю. Ты все преодолеешь. — Она мрачно ухмыляется. — Как бы мы ни цапались, мы есть друг у друга. За тобой вся семья. То, что ты собираешься сделать, будет сделано для того, чтобы спасти Иден и никого не убить, и это главное.

Я пытаюсь впустить в себя теплые чувства, которые вызывают ее слова, но ничего не выходит. Сказала бы она то же самое, если бы знала, какой выбор мне предстоит?

Я ежусь и показываю подбородком в сторону Кейши и Алекс:

— Давай их догоним.

Кейс шагает вперед, я тащусь следом. Когда мы догоняем сестер, в воздухе повисает густой аромат пряностей и перца. На прилавках жарят во фритюрницах тесто для фолори, заворачивают курицу-карри с картошкой в толстые паратха-роти. Большинство киосков предлагают разноцветные бутылки импортного лимонада, привезенного с Карибских островов, а многие покупатели говорят по-английски с акцентом, когда делают заказы.

Представление Короля и Королевы давало лишь намек на то чувство, которое вызывает сам парад. Музыка гремит так, что все тело вибрирует, гигантские платформы катятся по улице. Мимо проезжает целая группа ударников, они бьют в барабаны и одновременно танцуют. За ними следуют остальные участники карнавала — они пляшут в шортах и купальниках, тела покрыты блестками, на головах уборы из перьев в полметра высотой. Раздаются резкие свистки в такт музыке, в нос ударяет запах карибских пряностей и ароматизированного пара.

— Вон они! — вопит Кейша и машет рукой.

Я смотрю, куда она показывает, — и точно: там Рубина, она вместе с остальными катит свою платформу, которая вчера получила первый приз. Рубина в голубом с серебром наряде, глаза театрально подведены. Сердце у меня бьется сильнее при виде ее костюма — ведь я сама украшала его блестками.

Казалось бы, после вчерашнего выступления она должна была устать — но сегодня она шагает по улице с новыми силами. Следом катится платформа Короля — такая же, как и у Королевы, — и на ней Йохан, свежий и сияющий, будто всего несколько дней назад его не избил волшебный хлыст. Он обнажен по пояс, а шортики на нем даже короче, чем у его дочки. Но когда он поворачивается лицом к другой стороне улицы, становится видно, что спина у него исчерчена толстыми рубцами.

Я морщусь и хватаюсь за грудь. От этого зрелища к моим собственным ранам приливает жар.

— Давай сфоткаемся, пока мы не убежали вместе со всеми! — кричит Алекс.

Мы вчетвером, обнявшись, втискиваемся перед телефоном Алекс. ИИ-помощник делает несколько десятков снимков. Я изо всех сил улыбаюсь, по возможности искренне. Не хочу потом смотреть на эти фотографии и вспоминать, что была слишком занята своими мыслями, чтобы радоваться этой минуте вместе с родными.

— Ну, бежим! — Кейша тащит Алекс к металлическим заграждениям, они присоединяются к процессии и подбегают к своей платформе.

Кейс смотрит им вслед:

— Разве взрослые не должны быть на платформе с Дэвисами? Может быть, они остались у них дома?

Я хочу что-то ответить, но в носу щиплет от запаха горящего тростника. Поворачиваю голову — вот они. Предки. Те в толпе, у кого в крови есть магия, склоняют перед ними головы. Остальные не подозревают об их присутствии.

Предки уверенно шагают вместе с толпой, на каждом — наряд, который он носил при жизни. Одни в рубахах-дашики, другие — в одежде племен настолько древних, что их уже почти все забыли.

Тети Элейн среди них нет. Не все предки являются нам на Карибане.

А Мама Джова — есть.

Ее издалека видно — по наготе, худобе и рубцам, покрывающим все тело. И она единственная из предков, кто не улыбается и не приплясывает вместе с потомками. Одинокая в толпе.

Едва я вижу ее, как сразу понимаю, какой выбор сделаю. В каком-то смысле я это знаю со вчерашнего вечера. И все это время просто убеждала себя, что не знаю, потому что не хотела этого делать.

«Пора».

— Я отойду на минуту, — говорю я Кейс.

Она отвлеклась — ей кто-то звонит, но из-за шума толпы она его не слышит и кричит в телефон:

— Погоди, что-что?

Я шагаю прямиком к Маме Джове, протиснувшись между ограждениями. Она, как всегда, стоит гордо выпрямившись, наши глаза встречаются.

— Я хочу обратиться с просьбой. — Я тоже пытаюсь выпрямиться.

— Говори.

Мама Джова смотрит на меня критически, будто знает, о чем я собираюсь попросить, но сомневается, что у меня хватит духу.

С самого начала Мама Джова хотела, чтобы я взяла под контроль свое будущее и свои решения. И все это время я была убеждена, что ошибусь с выбором. Так было всегда в моей жизни. Каждое решение было для меня просто очередной возможностью все запороть.

Сейчас я тоже не знаю, верное ли решение принимаю. Но это неважно.

Мне решать, и я должна это сделать.

Вот и делаю.

Сегодня Карибана, единственный день в году, когда мы видим предков… Единственный день в году, когда мы можем что-то у них попросить.

Я произношу свое желание дрожащим голосом, со слезами на глазах. Мама Джова не улыбается. Только смотрит на меня неподвижным взглядом.

— Ты уверена?

— Да, — говорю я, на этот раз безо всякого промедления.

— Тогда это все.

Легче мне не становится. Никакой радости я не чувствую.

— Это означает, что я прошла испытание? Я сделала, что ты хотела. Я отняла жизнь у своей первой любви.

— Ты прошла испытание.

Мама Джова поворачивает голову и смотрит мне за спину, в сторону станции. Там, в хвосте процессии, проталкиваются сквозь толпу взрослые — мама с бабушкой впереди. Я щурюсь на них сквозь мокрые от слез ресницы.

— Ава вмешалась, — говорит Мама Джова. — Как и все твое племя.

— Что значит «вмешалась»? — Я поворачиваюсь к ней. Она наклоняет голову к плечу и рассматривает меня. Пусть. После всего мне нетрудно вынести этот испытующий взгляд.

— Ты все время меняешься. С каждым днем ты проявляешь новые черты — и я всякий раз убеждаюсь, что ты не такая, какой я тебя считала.

— А какой ты меня считала?

— Я думала, ты так боишься неудач, что в жизни не примешь ни одного