- Не нужно, я сама скажу, - мотнула она головой. Резко поднялась, достала из салона свою сумку и кофр, а после этого захлопнула дверцу, направившись к гаражу, не дожидаясь его, несколько мгновений смотревшего ей вслед, пока не вскочил сам и не пошел в ту же сторону.

На разговор с механиком ушло всего несколько минут. Показать поломку, пожаловаться на ужасные дороги, шумно поругать Ориоля, который воюет на краю света, а в предместье Парижа не может навести порядок. Механик с ней во всем соглашался и разве что в рот не заглядывал, кажется, вконец шокированный тем, что с ним заговорила сама де Брольи. На его памяти эта зазнайка вообще ни с кем не общалась, кроме фотокамер и генералов.

Аньес же краем глаза наблюдала за подполковником. Он пока никуда не уходил и устроился на месте, опершись спиной на глянцевый черно-белый британский Остин Ширлайн, за рулем которого, похоже, был сам. Стоял и смотрел на нее, только не как она, исподтишка, а в открытую, и усмехался себе под нос, будто бы ему было всего лишь интересно, чем закончится дело.

А чем оно могло бы закончиться? Разобравшись с механиком, который пообещал исправить все как можно скорее, она глянула на забавлявшегося Юбера и с деловитой улыбкой проговорила:

- Всего доброго, господин подполковник, хорошего дня, - и уже отдельно механику ласково проворковала: - до свидания, Огюст!

И выскочила на улицу, уверенным шагом направившись к КПП. Весь ее вид излучал жизнерадостность и уверенность, которых она в действительности совсем не испытывала. И с каждой минутой все сильнее ей хотелось просто здесь же сесть у дороги и навсегда обо всем забыть, а прежде всего о собственной глупости, так ясно продемонстрированной теперь. Да разве ж получится?

Она шла – и ничего не происходило. Авто, на котором прикатился Юбер, из гаража не показывалось, будто бы он застрял там, ей-богу. И она начинала сердиться, потому что не понимала, как же так. Еще там, внутри, когда стало ясно, что машину ей сей же час не починят, он должен был... предложить ей помощь. Должен.

А вместо этого...

«Болван... солдафон... деревенщина... булочник несчастный!» - ворчала она про себя, когда пересекала КПП, проходя мимо шлагбаума. На мгновение замешкалась, ведомая соблазном обернуться и посмотреть, не догоняет ли ее черно-белый Остин. Но и на это не решилась. Просто тряхнула головой и пошла вперед, будто бы ничего не произошло, будто бы все ровно так, как задумано. Отчаянно сжимала ремешок сумки пальцами без перчаток, позабыв их надеть. И ровно дышала.

Еще несколько минут. И наконец за ее спиной раздался рев двигателя. Аньес не оглядывалась.

Шаг. Другой. Третий. Четвертый. Пятый. На каком-то она сбилась со счета – все на свете звуки теперь заглушал шум движущегося позади нее автомобиля.

А потом он поравнялся с ней, замедлился, и из опущенного окошка высунулся подполковник.

- Поехали!

Одно короткое слово, перевернувшее в ней всю душу. Она остановилась. Ненадолго. Просто на краткий миг прекратила свой путь вперед. И зашагала снова, весело крикнув:

- Не утруждайся, мой дорогой, я прекрасно доберусь автобусом!

Он негромко рассмеялся и затормозил. Вышел из машины и крикнул ей, вновь оставившей его позади:

- Пожалей автобус, милая, дай ему шанс доехать без приключений!

- Когда я хочу, я умею вести себя хорошо!

- Сумасбродка!

- Солдафон!

И захохотала, не в силах более сдерживать смех. Заливисто. Громко. Не контролируя интонаций. Вслед за ним. И вновь замолчала, сообразив, как отвыкла, что их смех звучит хором.

Аньес медленно обернулась и неторопливо вернулась назад к Остину, стоявшему у обочины. Оказавшись возле Анри и глядя ему в глаза, она провела ладонью по глянцевой поверхности капота и хрипловато сказала:

- Красивая машина. Она тебе подходит.

- Несмотря на то, что я солдафон?

- Ты очень высоко поднялся. Куда выше, чем я могла представить себе, когда мы повстречались.

- Жалеешь?

- О том, что повстречались? Нет...

- А о чем тогда ты жалеешь?

- Один человек порекомендовал мне жить так, чтобы ни о чем не сожалеть из сделанного. За то и держусь.

- А если за тебя делают другие? Выбирают другие? Принимают решения? Об этом можно жалеть?

- Наверное. Но лучше жить дальше. Поверь, лучше.

- Никуда я не поднялся, Аньес, - устало вздохнув, проговорил он, а она успела различить мгновение, когда погас огонь в его темных, засасывающих, как болото, глазах. – Я так же, как и вначале, хожу по земле. Это ты все куда-то летишь. Даже машины не выдерживают.

- Но эта-то выдержит? – она кивнула на Остин.

Лицо его искривилось в ухмылке, он провел ладонью по волосам – голова не покрыта, кепи осталось в салоне. Седых прядей добавилось. Среди темной шевелюры это было очень заметно, и теперь ей захотелось зарыться в нее пальцами, обхватить его шею и целовать, целовать, целовать, впервые в жизни жалея. Нет, не о сделанном. Жалея его. Ей почему-то казалось, что ни жалости, ни любви на его судьбу почти не отмерено, и это так несправедливо.

А еще ей верилось, что среди всех этих серебряных нитей есть несколько, которыми он обязан ей.  И от этого было тепло. Чужая любовь согревала.

- Сейчас проверим, - сказал Юбер и кивнул на дверцу, мол, полезай. Она и послушалась. Без лишних теперь уже слов забралась внутрь, удобно устроившись в кресле, и стала оглядываться по сторонам.

Через мгновение сел и он, крепко взявшись за руль, и Аньес обратила внимание, что на нем тоже нет перчаток. Она помнила его руки. Она помнила его пальцы. Если бы могла, прижалась бы к ним губами, приникла бы к ним лицом. Но даже от одной мысли об этом у нее начинала кружиться голова, потому думать Аньес себе запрещала.

Некоторое время они ехали молча. И ее память невольно подбрасывала воспоминания о том, как однажды они точно так же мчали из форта д'Иври в Париж. Ей нужно было его разрешение на службу в КСВС. Он не хотел его подписывать. Та поездка завершилась в его квартире. Сейчас ей подумалось, что и он не может не вспоминать. Слишком похоже. Даже воздух в салоне раскален до той же степени. Только за рулем теперь мужчина, которого она, господи, любит. Никогда не переставала любить.

- Я звонила тебе несколько месяцев назад на улицу Архивов, - произнесла она громко, будто бы ее слова могли развеять картины прошлого.

- Дозвонилась? – грубовато спросил он.

- Да, мне сказали, ты больше там не живешь.

- Не живу.

Он оборвал ее этим словом, вынудив замолчать. Сам, стиснув зубы, продолжал глядеть прямо перед собой, на дорогу. Аньес видела, как по его щекам ходят желваки, и как хмурится его лоб. И притихла, более не желая выводить его из себя.