Поднял автомат, положив ствол на сук, тщательно прицелился иплавно потянул спуск. И еще раз.

Сначала ничего не произошло – третий грузовик как ни в чемни бывало прошумел мимо, колыхаясь по-утиному. Промахнуться Мазур не мог ипотому терпеливо ждал.

Красный огонек над номерным знаком последней машины удалилсяметров на пятьдесят, когда впереди раздался скрип скверно отрегулированныхтормозов, гудки вразнобой. Гудки почти сразу же стихли, колонна остановилась.

– Пошли!! – шепотом распорядился Мазур.

Уже издали можно было разобрать яростный затейливый мат.Второй грузовик стоял, самую чуточку накренившись на правое переднее колесо, влучах фар мелькали фигуры в выцветших бушлатах, неторопливо стекавшиеся кпострадавшей машине. Ее шофера можно было определить издали – он один, пинаябезвинное колесо, суетился, и сыпал проклятьями. Остальные взирали вполнефилософски. Мазур насчитал восемь человек – надо полагать, все. Они крались втемноте к последней машине. Ясно было, что ни одна живая душа не заподозрилазлодейского умысла, дела человеческих рук, Мазур на их месте тоже не заподозрилбы. Войны в этих местах не случалось лет семьдесят, со времен последнихкрестьянских восстаний против красных, а вражеских диверсантов здесь никто неожидает—и правильно делает, в общем…

Мазур подхватил Джен за бока, подкинул вверх. Она перевалиласьчерез борт, исчезла под тентом. Прыгнул следом. Присел и зажег фонарик – так,чтобы луч оказался ниже уровня брезентового тента.

Похоже, они, отправляясь в город, рассчитывали на гораздобольший груз – уже вторая машина шла полупустой, иначе не катались бы такящики. А здесь, кроме вороха брезентовых полотнищ у кабины, больше ничего и небыло.

Выключив фонарик, Мазур на ощупь устроил Джен в уголкекузова, прикрыл ее до горла брезентом, ожесточенно вонявшим соляркой и пылью.Подумал, что выглядеть они оба будут, как черти после субботника по чисткекотлов, – но выбора не было.

Выпрямился. Целлулоидные окошечки тента были мутными,увидеть сквозь них ничего не удалось бы, не мыты сто лет. Впрочем, пока что ине было нужды. Совсем близко кто-то плаксиво тянул:

– Нет, ребята, ну давайте елку срубим, вагой поднимем, топорже есть… Мне что, до утра куковать?

Его перекрыл целый хор протестующих голосов – похоже, никомуне хотелось возиться, да еще в темноте. Нет сомнений, они и впрямь затарились взабегаловке водочкой – очень уж страстно вопили, упрекая раззяву, а тототругивался, уверяя, что, когда отъезжали от придорожного гадюшника,старательно попинал все покрышки, но ничего подозрительного не заметил:

– Железяка какая-нибудь валялась…

– Ага, из леса прилетела, – хмыкнул кто-то, неподозревая, насколько был близок к истине. – Ну ты и чмо болотное, Козырь,из-за тебя теперь дедушки за стол и в полночь не сядут…

– Ребята, если вагой…

– Цыц! – рявкнул кто-то. – Еще вертолет вызовем…Ладно, так: все едут на точку, а Козырь остается стеречь казенное имущество.Сам виноват, домкрат в кузове возить надо… Не хнычь, Козырь, разбужу кого изскворцов, пошлю к тебе с домкратом… Па-а машинам, господа деды, водярапрокиснет!

Под обрадованные возгласы все кинулись по машинам, застучалисапоги. В кузов к Мазуру и Джен никто не сел.

«ГАЗ» дернулся, взял влево, объезжая пострадавший грузовик,у которого все еще матерился в голос бедняга Козырь. Заорал вслед:

– Вадька, пошли скворца, не забу-удь!

Мазур проделал ножом дыру в брезенте и стал смотреть вперед.Довольно долго тянулся однообразный пейзаж – стена елей, по которым скользилилучи фар, дорога почти не петляла, шла, как по ниточке.

Машину подбрасывало. Встав на корточки и пытаясь рассмотретьв темноте лицо девушки, Мазур сказал:

– Все, никакой погони уже не будет…

– А за шпионаж нас не посадят?

– Ты что?

– Ты же сам сказал: военная база… – в ее голосе сквозилаявная настороженность.

– А… – тихо отозвался Мазур. – Это ты фильмовнасмотрелась насчет бедных американцев, которых за шпионаж гонят в Сибирь…Во-первых, мы и так в Сибири, а во-вторых – у нас в понятие «военная база»иногда вкладывается совсем не тот смысл, что у вас, сама убедишься… – он небоялся, что в кабине услышат тихий разговор, мотор ревел во всюивановскую. – Чует мое сердце, ты не кары за шпионаж испугаешься, а самойбазы…

Встал и проделал справа и слева еще по отверстию, чтобыиметь полный обзор. Минут двадцать по обе стороны была только надоевшая дочертиков тайга, потом слева открылся широкий пустырь, и на нем при тускловатомсвете давно пошедшей на ущерб луны чернел некий апокалипсический курган изогромных серых глыб. Мазур даже заморгал от неожиданности. Вокруг громоздилиськакие-то коробчатые конструкции, косо ушедшие в землю.

Он понял, в чем тут дело, увидев оставшийся нетронутым«грибок», кубик с бетонной крышей. А это, конечно же, пулеметная башня –кирпичный полуовал, на котором громоздится стальной колпак, все сооружениепохоже на крохотную копию одной из башен Псковского кремля и давненько ужезаброшено…

Это была взорванная ракетная шахта, от которой остались однируины да вентиляционные выходы, те самые «грибки». Когда-то здесь под землейтаилось грозившее супостату ядерное чудовище – но потом его изничтожили своиже, когда наверху решили, что на данном историческом отрезке вокруг державысупостатов более не имеется, а есть лишь загадочные друзья. Саму ракету,конечно, вывезли, а все подземные сооружения, влетевшие в дикие миллионы, пошлина слом. Картина знакомая. Любому толковому офицеру от нее хочется блевать…

Впереди показались огни. Высоченный забор из колючейпроволоки, распахнутые железные ворота, кирпичный кубик КПП. Грузовикипроскочили в ворота, почти не снижая скорости, свернули влево, вправо…

Длинная трехэтажная казарма определенно заброшена – такой ужу нее угрюмый вид. Заброшен и детский городок – резные деревянные фигуркигномов и зверюшек, частокол, горки, теремки… А здесь, похоже, живут – окнасветятся.

«Точка», как легко рассмотрел Мазур при свете редкихфонарей, являла собою причудливую смесь дотлевавших остатков жизни иразрушения. Проехали мимо бэтээра без колес, мимо грузовика, от которогоосталась лишь проржавевшая кабина на остатках шасси. Дальше – вновь казарма,где светится пара окошек. И еще одна. Мазур искал в душе хотя бы теньмимолетного умиления оттого, что снова оказался по другую сторону забора,отделявшего штатскую жизнь от военной, но, кроме горестной брезгливости, ничегоне мог отыскать. Забор, такое впечатление, давно рухнул, и все смешалось в причудливомбардаке…

Машины остановились у здания без окон, с высокими железнымиворотами – гараж, несомненно. Из кабин и кузова соседней машины, радостногомоня, хлынули господа деды. Зазвенело стекло.