После случившегося при виде него к горлу подкатывала тошнота. Я не знал, как теперь к нему обращаться, как просто смотреть в глаза.

Хотя эта проблема вскоре должна была решиться сама собой.

Опершись о борт, я опустил плечи, наконец ощутив всю тяжесть и боль прошедшего дня.

Вспыхнули паруса.

— Эй, протектор! — окликнул меня проходящий по причалу Гесцил, помахав. — Ты ведь Максимус, правильно?

— Чего вам?

— Мы так и не договорили тогда.

Ладья медленно сдвинулась с места.

— Тот язык образовался в Гевельской планетарной системе, а конкретно на Царре, — громко и быстро говорил он, чтобы я успел услышать. — Тамошние эквилибрумы приписывали конкретные качества природным явлениям. Трэтмар — плотные скопления облаков, закрывающие весь небосвод. Они же смиренные. Не знаю, зачем это вам теперь, но всегда пожалуйста!

Облака…

Под нами снова проносились снежные просторы. Такие прекрасные. Я впитывал их в себя, как будто не мог напиться, и выдохнул, казалось, все негодование и злобу. Без них у меня ничего не осталось.

Глава XXVIII

Гниение старых ран

— Наом — это чуть больше четырех дней, — сказал нам Стефан, когда мы сидели на огромных ступенях перед выходом в синий лес. Он даже не переоделся, а уже нашел где-то бутылку виски и время от времени прикладывался к ней, никому не предлагая. — Часов сто, если быть точным. А если еще точнее, то у нас уже вшивые девяносто пять.

— Это нельзя так оставлять, — качал головой Дан, вновь помрачнев.

— У нас отняли даже эфирное стекло, — напомнила ему Сара, подпирая голову кулаком. — Не хочу быть пессимисткой, но это полная задница.

Фри нервно перебирала синие пряди.

— Эквилибрумы уже покидают Землю. Они бросают нас.

— Ну и пусть катятся, понаехали, — выплюнул Стефан.

Дан резко поднялся на ноги.

— Я не могу, — потерянно выдохнул он и задрал голову к небу. — Это не должно закончиться просто вот так! Мы даже не сражались, у нас не было шанса отстоять себя!

— За несправедливость жизни! — Стеф вскинул бутылку в тосте и немедленно ее опрокинул. — Ну помрем и помрем, чего ныть уже.

— Стеф… — начал я.

— Что? Я неправильно переживаю? Ох, золотко, все еще хочешь поплакать в обнимку?

Он бросил бутылку вниз по лестнице, и та громко разбилась на яркие осколки.

— Тысячами лет тут корячились, а они просто закрывают лавочку, — процедил Водолей. — Не, ну а что, у них таких планет, как наша, судя по всему, дофига и больше. Просто минус плантация. — Тут он оглянулся на нас. — На самом деле все вполне предсказуемо. Мы живем в мире, где существуют гребаные темные материи-шматерии, ионы, квазары, абсолютные пустоты, кротовые норы, сталкивающиеся галактики, черные дыры, вокруг одной из которых мы сами несемся какие-то миллионы километров в секунду на своем булыжнике, и в этой мешанине всего непонятного и невообразимого Вселенная сама собой может схлопнуться в любую секунду, а мы даже и не поймем, что умерли и почему это случилось. Даже сраные звезды не поймут, чтоб их.

— Ты это вообще к чему? — устало уточнил я.

— Есть время жить, а есть время умирать. И оба случая приходят, когда не ждешь.

Дан ушел, заявив, что ему нужно подумать. Еще через некоторое время удалилась Сара, а за ней и Фри. Мы со Стефом остались одни, ни о чем не говоря, просто смотрели на лес и слушали стрекот насекомых. Даже это вгоняло в апатию.

Наконец Стефан выдал:

— Раз уж мы на грани финального апокалипсиса и судного дня, можно тебя кое о чем попросить? Как друга.

Он поднял на меня серьезный взгляд.

— Мне нужны твои звездные способности.

* * *

Я постучал в дверь кабинета Смотрителя. Приглашение войти раздалось не сразу.

Коул сидел за столом в темноте, освещаемой лишь витражом с созвездиями и статуей Верховного. Я задержал взгляд на Антаресе и только затем подошел ближе, оставляя дверь едва приоткрытой. Змееносец выглядел плохо. Лучше, чем на ладье, но все еще болезненно. Даже с пары метров от него, как обычно, несло терпким парфюмом.

— Максимус? — сипло выронил он, напрягаясь, чтобы принять хоть сколько-то прямую осанку. — Что ты здесь делаешь?

— Где Рамона?

— Она… с Сириусом и остальными. Обсуждают встречу с инквизиторами. А ты почему не там?

Я медленно проходил вдоль шкафов с инфорами.

— Зачем ты пришел? — прямо спросил он.

— Думаю, тебе надо объясниться.

— Какой смысл? Мы все скоро умрем. Можно мы не будем вскрывать эти раны и просто доживем то, что нам осталось?

— Нет. Нельзя.

Встав напротив, я с сожалением оглядел его.

— Коул, мы заслуживаем правды. Ты был сплитом. — На этом Коул потер лоб, как будто ударила мигрень. Я пытался подобрать хоть одно правильное слово, более аккуратное, но наружу вышла правда: — Ты чудовище.

— Замолчи! — воскликнул он, треснув кулаком по столу так, что с него упали бумаги. — Ты ничего не знаешь…

— Мы это видели. Ты хоть помнишь, что убил Стефа? А если об этом узнают остальные? Если я покажу звездам срез воспоминания? Или не звездам. Протекторам. Как они на тебя посмотрят?

Он тревожно уставился на меня. Я двинулся к двери.

— Может, скоро и конец, но мы заслужили правду, Смотритель.

— Нет, постой!

Коул вскочил и подошел ко мне, в мольбе протягивая руки. Змееносцу было панически страшно, и я не думал, что когда-либо увижу его таким. И от этого стало только хуже.

— Не говори им, — едва дыша выронил он. — Прошу. Это подорвет все. Я… я… мне сложно так жить, Макс, но это не моя вина. Просто не могу ничего изменить, но верен Свету и делаю все возможное. Если ты сохранишь это в тайне, я буду у тебя в вечном долгу.

Я задержался, оценивая его просьбу. Едва кивнув, протянул свои руки к нему и как бы в поддержке коснулся пальцев. Встав на мосту его души посреди черных вод, из которых торчали сотни белых рук, в свете гигантской луны на горизонте, я на мгновение замер. Здесь летали едва сияющие белизной бабочки. Все они несли чувства: тлен, стыд и скорбь, такую необъятную, что ее хватило бы на всех. И страх. Змееносец давился им, усердно скрывая за маской уверенности, не просто ради себя, но и ради нас всех.

Кто-то был обязан ее носить.

А я должен был идти навстречу луне. Дотронуться до нее. И узреть.

Коул почувствовал неладное, когда я потрясенно вытаращился на него. Он потянул руки на себя, но я крепко впился в правую, скрытую перчаткой.

— Звезды, что ты натворил… — выдавил я дрожащим голосом. — Коул, ты… Ты