Чем же рядом с этой чудесной женщиной была совсем земная красота литвинки, чисто человеческая, когда в Ядвиге Семко, как и все, признавал что-то ангельское?

Он думал и терзался тем, что судьба, словно для большей насмешки, в устах и мыслях людей сближала его с Ядвигой, что их женили, что немного лучшая доля могла соединить его с этим ангелом. Даже теперь ещё… упрямый Бартош находил, что можно было попробовать приобрести её, что… Вильгельма не хотели, а Ягайллу тоже боялись. Но Семко уже не давал себя этим ввести в заблуждение, он знал, что сражаться не может.

С утра он и Бартош из Одоланова очень скромно оделись и оказались в костёле на мессе, на которой присутствовала королева. Тут же за ней Семко пошёл в замок и его провожал Спытек.

Однако случилась непредвиденная вещь – не пустили Бартоша, который с ужасным гневом сразу уехал из замка. Чьих рук было это дело, неизвестно, достаточно, что его тут видеть не хотели.

Красивая в этот день, с более весёлым лицом, с ясными глазами, с улыбкой, исполненная любезности, королева приветствовала Семко как родственного ей князя, не говоря и не позволяя ничего вспоминать из прошлого. Говорила о себе, об этой стране, о Кракове, о замке, весьма ловко избегая всего, что может раздрожать.

Семко, должно быть, удивлялся этому величию, какое могла придать себе юная девушка. Она действительно показалась ему королевой. Он так же, как все, загорелся к ней сильным восхищением, но в то же время было в нём чувство неравенства; мыслью он уже не поднимался до дочери Людвика. Он был для неё слишком простым холопом, как сам называл себя в духе.

Ядвига явно хотела переманить его на свою сторону. После первого мгновения церемонимального приёма, когда князь объявил, что видел, как она въезжала, а потом во время торжественных обрядов, она спросила его весело, прочитал ли он по её лицу, какой она была испуганной и уставшей. На это Семко отвечал только, что она была не менее прекрасна, чем всегда.

Тогда Ядвига, обращаясь к своим подругам, среди которых были весьма красивые личики, с улыбкой прибавила, что они могли затмить её. Все девушки опустили глаза, но не одна потом, подняв их, обратила их на красивого князя Мазовецкого. От королевы Семко первый раз узнал, что и его брата Януша ожидали в Кракове; поэтому она склоняла его, чтобы и он остался тут дольше.

Князь, хотя бы для того, чтобы была возможность смотреть на прекрасную королеву, готов был своё пребывание продлить. Он этому не сопротивлялся.

После короткой первой встречи, приглашённый бывать в замке, Семко уехал такой же очарованный, как и все, кто приближался к молодой государыне.

С тем успокоением, которое увеличивала надежда, что королева в переговорах с ним будет послушна, князь вернулся на постоялый двор. Но там ждал его Бартош, доведённый до ярости сухим и гордым указанием на дверь урядниками двора.

Чуть только Семко показался на пороге, когда пан из Одоланова гремящим голосом начал жаловаться.

– Такая судьба ждёт тех, кто посвящает себя князьям, – кричал он. – Паны легко получают прощение, на нас падает искупление и кара!

– Не упрекай меня, – сказал обиженный Семко. – Ты знаешь, что я ни в чём не виноват. Словом моим ручаюсь тебе за одно – то, что я тебя не покину.

Однако это Бартоша не могло успокоить, он на всех дулся, подозревал Спытка, угрожал уже бессильной местью. Он готов был бросить Польшу, покинуть родину. Наконец, испытывая страх за свою особу, он сразу же со своими людьми хотел выехать из Кракова.

Князь возразил:

– Я ручаюсь за твою безопасность, ты со мной. Если бы у них были какие-нибудь злые намерения, они не ждали бы до сегодняшнего дня.

Было трудно предотвратить эту бурю в человеке, не привыкшем к унижению, уже раньше не любимом малополянами, а теперь задетым лично. Князь должен был использовать всевозможные средства, какие мог найти, чтобы заставить его терпеть. Обескураженный Бартош старался в свою очередь отговорить князя, доказывая ему, что всё случившееся с ним было предательством и коварством.

Семко больше всего мучило то, что ни перед кем не мог излить переполненного сердца, потому что Бартош обвинял королеву, равно, как и других, во лжи и хитрости, и всё в ней казалось только коварством.

Бартош, который раньше везде сопровождал своего господина, с того дня не хотел сделать ни шагу.

Присутствие в замке вынуждало Семко в вопросе будущих переговоров о мире ехать к Яське из Тенчина и Добеславу из Курозвек, нанести визит Спытку.

Уже никакая сила не могла склонить бывшего товарища по оружию ехать вместе с ним.

Возможно, он был прав, потому что малопольские паны тех, которых считали первыми разжигателями гражданской войны, прощать не хотели. Правой руке Домарата, Познань-скому судье, прозванному Кровавым дьяволом, Петрашу из Малохова, который дважды предал, так же как и Бартошу, который гаснущий огонь поджигал и удерживал, не могли простить вину.

При первом упоминании о Бартоше малополяне хмурились и знать его не хотели.

Зато князя принимали с надлежащей честью и показывая ему послушание, которое он, может, не без причины, приписывал влиянию королевы. В эти первые дни своего царствования ей было нужно показывать всем расположение, словно она желала его от судьбы для себя.

Незамедлительно объявленный князь Януш тоже прибыл в Краков, но, не испытав катастроф войны, заключив давнее соглашение и союз, получающий из казны королевства две тысячи гривен ежегодно, он совсем иначе мог и должен был выступить. Он заехал по-княжески, со значительным отрядом, с двором в несколько десятков всадников.

Он уже знал о Семко и прибывшего холодно и торжественно приветствовал. Упрекать было слишком поздно, и Януш не упрекал. Он только спросил, сделал ли тот какой-нибудь шаг навстречу королеве, и с очевидной радостью узнал, что братские отношения обстояли не так плохо, как он боялся.

– Хорошо иметь разум, хоть поздно! – сказал он Семко. – Я надеюсь, что после опыта, который много стоил, ты захочешь мне подражать… и сидеть спокойно.

На это всё гордый Семко совсем не отвечал, только пожаловался, что Бартоша из Одоланова сурово выпроводили. Януш этому не удивлялся…

– Всё-таки он был трутом, а ты трухой, – сказал он, – известно, что, если бы он не поджёг, ты бы не горел.

Королевы Януш ещё не знал, поэтому разговор пошёл сначала о ней, и он спросил Семко, какой она была.

Не в силах сдержаться,