молодой князь с сильным восхищением начал рассказыть о ней, что Янушу не понравилось. Он покачивал головой и принимал это за новое доказательство непостоянства брата.

– Девушка такая же, как другие, – сказал он, – а не нужно тосковать, потому что молоко с миской для котов не ставят. Туда кого-то другого пригласят на этот праздник.

– Я знаю об этом, – прервал гордо Семко, – но поэтому ни отвратительной, ни злой я назвать её не могу, потому что её не получу. Увидишь сам…

Холодный по своей природе, остывший с возрастом, Януш, казалось, совсем в похвалы не верит.

На следующий день в замок ехали уже оба. Князь Черский, хоть выступал важно, никакой роскоши не допускал, он предпочитал прослыть менее богатым, а своей жизнью в деревне и лесной натурой почти гордился. Была в этом гордость, только иначе украшенная, чем обычно.

Королева приняла теперь их обоих, так же как раньше Семко, пытаясь большой любезностью задобрить обоих.

Януш был менее впечатлителен и более подозрителен, держал себя смирно и холодно одновременно. Смотрел и слушал, хотел понять, что скрывалось под этой красотой и добротой.

Ядвига, как ни старалась, не могла ни вдохновить его весельем, ни разогнать туч, ни сделать более доверчивым. Он стоял вдалеке, униженный, более чужой, чем Семко, которого она уже сумела завоевать.

Когда они вышли из замка и очутились на улице, Семко первый спросил брата:

– Как тебе королева?

Януш склонил голову.

– Королева! – сказал он тихо.

И младший больше не мог от него добиться.

В поведении двух братьев была огромная разница. Семко, больше полагаясь на судьбу и мечтая, будучи влюблённым в королеву, своё дело почти запустил.

Януш был холоден; сделав в замке то, что велел обычай, он уже туда не спешил, но немедленно начал перетаскивать на свою сторону таких людей, как Ясько из Тенчина, Добеслав, Спытек и другие Леливы. Он приглашал их к себе, ездил и навещал, дружил, одним обещал соколов, другим – собак, других приглашал на охоту в свой лес, не забывая о том, чтобы обеспечили ему на Величских солончаках эти две тысячи гривен. Слушая Семко, который разглагольствовал о необычайной красоте королевы, о её уме, о том очаровании, каким всех подкупала, Януш чуть ли не с иронией улыбался.

Он ничего не отрицал, но сам о королеве совсем ничего не говорил, а когда был вынужден вспомнить, он показывал только преувеличенное уважение.

– Король, королева! – повторял он, и на этом закончилось.

Из-за этой холодности, может, и некоторой грубоватой робости, которую демонстрировал в замке, Ядвига была с ним ещё больше подкупающей и любезной. Он получал всё, чего только желал. Паны его очень уважали и оказывали большое почтение. Но, как только князь Януш достиг цели, получил гривны, уговор был утверждён, немедленно начал беспокойно собираться обратно в Черск. День отъезда был назначен.

Семко пришёл к нему вечером.

– Едешь со мной? – спросил старший брат.

– Я ещё ничего не сделал, – ответил Семко, – мне незачем спешить.

– Домой? – воскликнул словно с испугом князь Януш. – В Плоцк? На войну? Ты говоришь, что спешить не видишь необходимости? Ты сидел тут столько времени впустую и до сих пор ничего не добился…

Семко пожал плечами.

– Смотри же, чтобы, когда вернёшься, не было слишком много работы… У королевы красивые глаза, ни слова, – прибавил он, – но они не кормят, а человек, засмотревшись в них, глупеет.

Семко не объяснился, а в действительности не только глаза, но вся королева так сильно ему нравилась, что уехать оттуда было ему трудно.

Почти добровольно он откладывал переговоры, чтобы была возможность дольше остаться, и – возможно, он заблуждался какой-то напрасной надеждой. Но, если бы даже у него её не было, он готов был там просиживать, чтобы только бывать в замке, поймать доброе словечко и подкрепиться им. Януш видел это и понимал, может, жалел о молодости, и, не видя в этом ничего, кроме безобидной слабости, молчал.

Поклонившись в последний раз в колени королевы, попрощавшись с милостивыми панами, он как можно быстрей приказал собираться в дорогу, и назавтра на рассвете его уже в Кракове не было.

У младшего брата было то утешение, что на следующий день перед ним все восхваляли ум Януша, отзываясь о нём с уважением.

Утратив в Бартоше помощника, Семко, сам на переговоры неспособный, больше мечтатель и рыцарь, чем рачительный о своём благе хозяин, бессмысленно просиживал в столице, привыкая к здешней жизни, развлекаясь в замке, слушая музыку и песни, и всё меньше скучая по дому.

V

Однажды вечером, когда, после того, как разошлись паны, которые допоздна были при королеве, Ядвига вернулась в свои комнаты, нашла старую Хильду очень растерянной, с заплаканными глазами. Она спешно их вытерла, но следы слёз были слишком заметны, чтобы могла их отрицать.

Молодая женщина испугалась. Она знала, что старая охмистрина над собой, вероятно, не плакала бы; должно быть, что-то случилось, что касалось её.

Её! Королевы! Перед которой все вставали на колени?

Они были одни со слугами, Ядвига тотчас велела девушкам удалиться и ждать, когда позовёт.

– Хильда! – восклинула она с нежностью, подходя к воспитательнице. – Хильда! Ты плачешь? Что случилось? Говори!

– А! Ничего, моя королева! Дитя моё! Нет, я не плакала!

И, сказав это, она ещё вытерла глаза.

– Но я всё должна знать! Ведь никто не посмел обидеть и сопротивляться?

– Никто! – живо ответила Хильда.

– Но ты плакала?

– Мне что-то сделалось грустно, – бормотала старуха.

Королева, как привыкла с детства, поласкала её по лицу.

– Скажи мне откровенно, что у тебя на сердце?

Хильда стояла, а на её сердце, должно быть, что-то лежало, потому что, несмотря на усилие сдержать слёзы, снова начала всхлипывать.

Беспокойство королевы возрастало… Она всё больше настаивала. Охмистрина долго думала, наконец, проводив Ядвигу за шторку, окружающую её кровать, тихо начала говорить:

– Как тут не плакать, моя королева! Они, эти бездушные люди, хотят отдать тебя в добычу.

– Меня? – прервала Ядвига. – Меня?

– Да, тебя. Я обо всём знаю. Этот заговор давно составлен. Они не хотят и слышать о Вильгельме, продали тебя за большие деньги королю-язычнику, которого приведут, чтобы женился на моей красивой розочке.

Ядвига прислушивалась, стянув брови.

– Но у меня есть муж, – воскликнула она с возмущением, – и я королева. Королева приказывает и никого слушать не обязана.

Хильда заломила руки.

– Королева? Ты? Да! Так они тебя называют и кланяются, но держат в плену. Говорю тебе, они давно составили заговор, он заплатил им много золота, подкупил, тебя силой отдадут