Обнаженное тело часто полностью сокрыто одеждами, и наиболее типичные и бросающиеся в глаза женские черты обретают образ девушки с детскими украшениями, котятами на майках, в носках и тапочках. Это может поощряться персоналом, чьи материнские чувства активизируются благодаря осознанию ранних лишений в жизни их пациентов. Также в этом может проявляться патерналистская и инфантильная культура ухода за женщинами с тяжелыми расстройствами личности. Меня часто поражало, что неживой и суровый вид спецбольниц, с их высокими стенами и непреступными заборами, смягчается изнутри обилием мягких игрушек, которые разбросаны по комнатам женщин. Можно предположить, что этот тип инфантилизации является защитой персонала от признания насилия и взрослой сексуальности таких пациентов. Вместо того чтобы относиться к этим женщинам как ко взрослым людям, им отказывают во взрослых компетенциях, и персонал проецируют на них свои собственные чувства уязвимости, детскости и нуждаемости. Этот тип расщепления и проекции является примером защиты от гнетущей тревоги при тесном соприкосновении с женщинами-носителями такой боли, таких глубоких нарушений.

Боль их взрослой жизни часто уходит (сознательно или нет) в среде, которая пытается замаскировать боль, забывая историю, особенно ее самые травмирующие аспекты. Такая «потеря» воспоминаний о насилии и травмах, которые испытывали женщины, также, похоже, отражает бессознательную защиту от тяжелого беспокойства. Этот процесс снова оставляет пациентов сокрытыми. Окружающая среда предназначена для блокировки и прикрытия психической реальности, с которой эти женщины сталкиваются сейчас и которую пережили в прошлом. Эти средства защиты, в которых задействованы сотрудники всех специальностей, но особенно те, кто находится в тесном контакте с пациентами, т. е. медсестры, кодифицированы в культуре этих учреждений. Но эти средства часто не обеспечивают пространства для размышлений, где реальность может быть проанализирована и понята.

Иногда женщин сложно не только увидеть, но и услышать. Они, помимо того, что скрываются, еще и отмалчиваются. В смешанном отделении пациенты мужского пола большую часть времени предпочитают включать громкую музыку, заглушая разговоры в местах общего доступа. Меня поражает громкая, часто романтичная и сентиментальная музыка, которая звучит в отделении, ее лиричность поразительно расходится с окружающей обстановкой: например, в группе изолированных, растрепанных женщин, не видящих смысла в том, чтобы быть привлекательными или опрятными: «Ты прекрасна, я сделаю для тебя всё».

Возвращаясь к названию этой главы, положение женщин в смешанном отделении состоит в том, что они не только теряются в системе, иногда из-за умышленного забвения, но еще и скрываются. Существует важный повод, по которому эти женщины решили спрятаться, возможно, из-за стремления к неприкосновенности частной жизни, безопасности и обладания некоторым достоинством. Еще одной мощной мотивацией является их глубокое чувство стыда за события, которые сформировали их жизнь и текущую ситуацию, и за их участие в постыдных действиях; мотивацией является также ярость, которую они хотели бы разрядить. Как предполагает Джеймс Гиллиган (Gilligan, 1997) в своем исследовании насилия, этот позор приводит к необходимости избегать заметности. Взгляд «другого» имеет решающее значение для представления о позоре. Как будто, скрываясь, они делают себя невидимыми, как в какой-нибудь магии. Встречается и другая форма магического мышления: нередко женщины избегают нашего взгляда, как младенцы, которые думают, что если они закроют глаза, то станут невидимыми для нас. Эти женщины могут сохранять бессознательное убеждение в том, что если они отвернутся или спрячут глаза, мы их не увидим. Тогда они смогут оставаться неопознанными, незамеченными, неосуждаемыми и оставленными в покое, и позор их не коснется.

Что потеряно? Что спрятано?

Если позор является мотивацией для укрытия, для нас важно, чтобы персонал, работающий с этими женщинами, получил некоторое представление о том, что это такое, что создает желание спрятаться и потеряться. Эти женщины утратили чувство идентичности, связь со своими семьями, группами сверстников и более широким социумом. Они могут чувствовать себя лишенными своей культурной самобытности так как это особенно сложно сохранить в таком окружении. Имеет место как утрата расовой идентичности, так и чувство смешения в однородную группу «пациентов», которые не имеют индивидуальных особенностей. Для чернокожих женщин этот тип слияния с белой культурой может быть глубоко некомфортен и вызывать мощное ощущение предательства и потери.

Дли многих из этих женщин обычный опыт женственности был разрушен или извращен. Их скрытые потери могут включать в себя выкидыши, мертворожденных детей, детей, усыновленных другими иди даже убитых. Их ощущение себя как женщин, матерей, части общества было разрушено — так же, как и осознание их репродуктивной способности и возможности быть матерью. В отделении, где я работаю, редко кто не имеет потерь и обременительных секретов, включающих раннюю травматическую потерю сексуальной невинности, инцест или насилие в семье.

Зависть и любопытство: влияние на персонал

Женщины-пациентки часто обсуждают нас, женщин-сотрудниц — как мы выглядим, есть ли у нас дети — с каким-то смиренным восхищением, которое вполне может маскировать зависть, но в любом случае подчеркивает чувство общего пола, но совершенно другой опыт женственности. Это может создать сильные чувства у всего персонала — чувство удовлетворения нарциссических потребностей или, как альтернат и ва, чувство, что они обнаружат наши страхи или даже что узнают о нас все. Поэтому идеализация и желание пациенток узнать о нас все могут как льстить, так и пугать, вызывая у нас желание скрыться.

Потенциальная идентификации с этими женщинами может сама по себе нести угрозу, заставляя нас задействовать воображение, представляя, каково это оказаться в их ситуации. Я считаю, что эта динамика особенно важна для женщин, работающих в качестве терапевтов и медсестер с женщинами с тяжелыми расстройствами личности Актуализация наших собственных страхов сойти с ума, потерять детей и чувство собственного достоинства, а также возможности ограничения нашей свободы — сексуальной, физической, психической — это действительно пугающая перспектива. Защита от такой идентификации должна использовать стратегии дистанцирования себя, включая агрессивный уход или отрицание близости, т. е. попытки отделить неприемлемые страхи и импульсы и локализовать их в женщинах-пациентках, которые воспринимаются в основном как «другие».