После этого Сципион обратился к воинам с речью, объясняя цель похода, выгоды в случае победы («взяв этот город, вы завоюете всю Испанию») и обещая награды отличившимся при штурме. Для подкрепления уверенности в будущем успехе он сказал, что сам Нептун, явившись ему во сне, подсказал план операции и гарантировал свою помощь (Полибий, Х, 11, 5–8; Ливий, XXVI, 43, 2–9).

Тем временем Магон, комендант города, готовился к отражению штурма. Разделив гарнизон, одну его часть он оставил для охраны цитадели, другую разместил на одном из холмов в восточной части города. Так как сил было явно недостаточно, он вооружил две тысячи наиболее пригодных горожан, поставив их у ворот, ведущих на перешеек, а также вдоль стен (Полибий, Х, 12, 2–3; Ливий, XXVI, 44, 1–2).

На следующий день римляне начали штурм. Магон, не желая отсиживаться за стенами, сразу же бросил на вылазку отряд горожан. На перешейке закипел ожесточенный бой, успех в котором первое время не склонялся ни к одной из сторон. Понимая, насколько чувствительным станет поражение для и без того немногочисленного вражеского гарнизона, Публий поставил своих солдат поблизости от лагеря, что давало возможность беспрепятственно поддерживать сражавшихся, в то время как для карфагенян посылка подкреплений была затруднена. Именно этот фактор и решил исход боя. Не выдержав натиска превосходящих сил противника, карфагеняне с большими потерями отступили. При виде постигшей их отряд неудачи горожане запаниковали и начали бросать свои посты на стенах. Сципион, который в сопровождении трех щитоносцев все время находился в гуще событий, дал сигнал продолжить приступ. Но даже с самой небольшой охраной стены Нового Карфагена представляли собой очень серьезную преграду. Высота их была такова, что многие штурмовые лестницы ломались под тяжестью солдат, успевших на них залезть, а поднявшихся доверху не составляло труда сбросить. Ободренные этим, бежавшие ранее карфагеняне вернулись на стены и отбили все попытки римлян их занять.

Сципион дал сигнал к отступлению, но только для того, чтобы заменить отряды штурмующих на свежие. Тем временем начался отлив. Из бесед с рыбаками римский полководец знал, что в такое время морская лагуна, прикрывавшая город с запада, сильно мелеет и глубина ее в некоторых местах доходит только до колен. Видя это, легионеры вспомнили слова Сципиона о помощи, обещанной ему Нептуном, с новым рвением пошли вперед и, построившись черепахой, достигли ворот. В то же самое время заранее выделенный отряд в пятьсот человек под руководством местных проводников прошел по дну обмелевшей лагуны до городских стен, которые с этой стороны никто не охранял. Легионеры беспрепятственно приставили лестницы и, не встречая сопротивления, проникли в город. Ворота были взломаны с двух сторон, и вот уже основные силы римлян вступили в город (Полибий, Х, 13, 11; 14; 15, 1–3; Ливий, XXVI, 45, 6–9; 46, 1–7).

Отдав приказ убивать всех встречных, Сципион поделил армию – часть атаковала пунийцев, занимавших холм, а сам с тысячью воинов пошел к цитадели. Холм был взят с ходу, а Магон, видя, что дело проиграно, капитулировал. После этого повальные убийства прекратились, и римляне занялись систематическим грабежом.

Собранная добыча была огромна. Только золото и серебро оценивалось более чем в шестьсот талантов, что в полтора раза превосходило сумму, выделенную Сципиону для войны в Испании (Полибий, Х, 19, 1–2). В руки римлян попало большое количество военного снаряжения, в том числе сто двадцать больших катапульт и двести восемьдесят одна меньшая, двадцать три больших баллисты и пятьдесят две меньших, много «скорпионов» и семьдесят четыре знамени. Кроме того, было взято шестьдесят три транспортных судна с различными грузами и восемь боевых кораблей (по Полибию – восемнадцать), а также много зерна (Полибий, Х, 17, 13; Ливий, XXVI, 47, 5–10).

В плен попало десять тысяч человек (мужчин). Из них граждане Нового Карфагена были освобождены сразу, причем их имущество возвращалось, а городские порядки сохранялись в неприкосновенности. Около двух тысяч ремесленников, очевидно относившихся к категории зависимых («бодов» или «сидонских мужей»), объявлялись государственными рабами, но при условии усердной работы им была обещана свобода по окончании войны. Из остальных пленных самые здоровые были отправлены на корабли в качестве гребцов. Содержавшихся в качестве заложников детей иберийских вождей, всего около трехсот, он щедро одарил и обещал, что скоро они вернутся к родителям. Гай Лелий отправлялся в Рим вместе с плененными Магоном, членами городского совета и знатнейшими карфагенянами (Полибий, Х, 17, 6–16; 18, 1–6; 19, 8–9; Ливий, XXVI, 47, 1–4; 49, 7–10).

(Наряду с вышеприведенными численными данными существовали и другие, отличающиеся весьма существенно, о чем не преминул посетовать Ливий: «Досада берет называть их (иберийских заложников. – Е. Р.) число: у одних писателей я нахожу, что их было около трехсот, у других – три тысячи семьсот двадцать четыре; такое же разногласие и в остальном. Один пишет, что карфагенского гарнизона было десять тысяч, другой – семь, третий – не больше двух тысяч; в плен взято, согласно одному – десять тысяч, согласно другому – больше двадцати пяти. Силен, греческий писатель, говорит, что захватили около шестидесяти больших и малых «скорпионов»; Валерий Антиат – шесть тысяч больших и тринадцать тысяч малых; предела его вымыслам нет. Даже в именах полководцев есть расхождения: большинство считает начальником флота Лелия, но некоторые – Марка Юния Силана. Начальника карфагенского гарнизона, сдавшегося римлянам, Валерий Антиат называет Арином, а другие писатели – Магоном. Различно число захваченных кораблей, различны суммы захваченных денег и слитков золота и серебра. Если надо с кем-то соглашаться, то правдоподобнее средние числа» (Ливий, XXVI, 49, 1–6). Любопытно, насколько различались данные не дошедших до нас источников о других рассматриваемых событиях?)

Помимо благосклонного отношения к заложникам, Сципион сделал и другие шаги, поднявшие его авторитет среди местного населения. Знатным женщинам, в числе которых была супруга Мандония, брата вождя илергетов Индибила (у Полибия – Андобала), он гарантировал неприкосновенность. Когда же легионеры привели ему в качестве дара девушку исключительной красоты, он, узнав, что та в ближайшее время должна была выйти замуж, вернул ее жениху, который в благодарность присоединился к его армии с отрядом в тысячу четыреста всадников (Полибий, Х, 18, 7–15; 19, 3–7; Ливий, XXVI, 49, 11–16; 50).

Подчинив себе город, Сципион не стал пока продолжать наступление, но и без дела тоже не сидел. Восстанавливались городские стены, пленные ремесленники изготовляли оружие, а солдаты и матросы занимались разнообразными тренировками. Полководец лично следил за выполнением своих распоряжений, старался вникнуть в каждую мелочь, тренировался вместе с солдатами. После того как дела были налажены, оставив в городе гарнизон, Сципион уехал в Тарракон, где был назначен сборный пункт для иберийских союзников (Ливий, XXVI, 51, 3–10).

Так первая же боевая операция, самостоятельно проведенная Сципионом, показала, что у римлян появился незаурядный полководец, в перспективе способный на равных противостоять самому Ганнибалу. Не исключено даже, что некоторые тактические и дипломатические приемы Пуниец сам невольно подсказал своему противнику – до тех пор за всю войну, наверное, ни один из римских военачальников не уделял такого внимания предварительной разведке, а обращение с побежденными (строгое к главным врагам – карфагенянам и милостивое к их союзникам) очень напоминало политику, проводимую Ганнибалом в отношении населения Италии. Как Пуниец старался представить себя освободителем италийцев от гнета римлян, так и Публий создавал себе образ защитника иберов от притеснений карфагенян. Впрочем, не приходится сомневаться в том, что Сципион оказался способен сам творчески подходить к любой стоявшей перед ним задаче, а не следовать чьему-то стереотипу.