Опасаясь худшего, вызвали послов от прочих колоний с предложением отчитаться о подготовке требуемого количества солдат. К великому облегчению сенаторов, выяснилось, что восемнадцать колоний (Сигния, Норба, Сатикула, Фрегеллы, Луцерия, Венусия, Брундизий, Адрия, Фирм, Аримин, Понтии, Пестум, Коза, Беневент, Эзерния, Сполетий, Плаценция, Кремона) готовы выставить столько людей, сколько потребуется. По мнению многих современников, а впоследствии и историков (в частности, Тита Ливия), именно поддержка восемнадцатью колониями в критическую минуту своей метрополии позволила римлянам выдержать лишения войны и довести ее до победного конца (Ливий, XXVII, 10, 1–10). Их послы были удостоены многочисленных изъявлений благодарности в сенате и перед простым народом, в то время как послам двенадцати отказавшихся колоний был после обсуждения устроен настоящий бойкот – какое-либо общение с ними отныне запрещалось, равно как и упоминание где-либо названий самих колоний (Ливий, XXVII, 10, 1–10). Впоследствии для них было выработано специальное обозначение – «двенадцать колоний», – а в сравнении с остальными их статус считался пониженным.

Вряд ли, впрочем, отказ этих колоний от поставок войск действительно представлял собой измену Риму, скорее это была попытка выразить протест последним доступным способом. Ни одна из них не стала призывать на свою защиту пунийцев, что свидетельствует о том, что свое будущее жители по-прежнему видели в составе Римской республики.

В конечном итоге недостающих воинов удалось найти, и после того как ситуация в Риме нормализовалась, консулы выехали каждый на свой театр боевых действий. Консул Фабий Максим, которому предстояло воевать против Тарента, просил своих коллег-полководцев – Марка Клавдия Марцелла и Фульвия Флакка – сделать все возможное, чтобы сковать полевую армию Ганнибала, дав ему самому возможность беспрепятственно приступить к осаде города. Кроме этого, им был отправлен приказ гарнизону Регия осадить находившуюся на восточном побережье Бруттия Кавлонию, что также должно было отвлечь пунийцев от направления главного удара (Ливий, XXVII, 12, 1–6).

Когда стало достаточно тепло и трава выросла настолько, чтобы быть пригодной на корм лошадям, Марцелл, выполняя просьбу консула, оставил зимний лагерь и направился на перехват пунийской армии. Встретить врага ему удалось в Апулии, у города Канусия. Ганнибал не оставлял надежд уговорами склонить граждан города на переход к нему, но, когда рядом оказалась армия Марцелла, пунийцы начали отступать сквозь расположенные поблизости леса. Марцелл шел следом, пока не догнал Ганнибала на широкой и плоской равнине. Поскольку римляне своими атаками мешали карфагенянам строить лагерь, тем не оставалось ничего другого, кроме как пойти на полевое сражение. В первый день ни одна из сторон не смогла победить. Утром следующего дня бой продолжился, и на этот раз дела у карфагенян пошли успешнее. По прошествии двух часов им удалось потеснить правый фланг римлян и резервный отряд их союзников. Марцелл попытался спасти положение, введя на место отступавших свежий легион, но и он, не выдержав натиска карфагенян, подался назад, увлекая остальную армию. Разгром, впрочем, не был полным, и римлянам удалось вернуться в свой лагерь. Потери их были хотя и чувствительными (до двух тысяч семисот убитыми, в том числе четыре центуриона и два военных трибуна), но не настолько большими, чтобы легионеры, после сделанного им Марцеллом внушения, не могли еще раз выйти на бой. Узнав, что римляне опять строятся в боевой порядок, Ганнибал воскликнул: «Ну и противник! Он не может перенести ни удачи, ни неудачи! Победив, он свирепствует над побежденными; потерпев поражение, он снова бросается в бой». Пунийская армия тоже изготовилась к сражению.

Упреки полководца пошли римлянам на пользу, и они стойко сражались против иберов, занимавших первую линию пунийского войска. Решив переломить ситуацию, Ганнибал ввел в дело слонов. Сперва это дало ожидаемый эффект: первые ряды римлян смешались и начали подаваться назад. Положение спас военный трибун Гай Децим Флав, который повел за собой манипул гастатов, приказав бросать в слонов дротики. Раненые животные начали пятиться и, увлекая за собой здоровых, смяли строй карфагенян. Пехота римлян перешла в атаку и окончательно опрокинула врага, а конница преследовала отступающих до самого лагеря. По оценкам Ливия, потери карфагенян составили восемь тысяч человек и пять слонов, а из армии Марцелла погибло тысяча семьсот римлян и более тысячи трехсот союзников. Возможно, впрочем, что соотношение потерь было и несколько другим, по крайней мере, когда на следующую ночь Ганнибал снялся с лагеря и ушел в Бруттий, Марцелл не смог его преследовать из-за большого количества раненых (Ливий, XXVII, 13, 8–13; 14).

Не менее успешно, чем у Марцелла, шли дела у консула Фульвия Флакка. Ему, выдав пунийские гарнизоны, сдались жители Гирпинской области и Лукании. Вероятно, осознав все преимущества милостивого обращения со своими союзниками и учитывая, что сам Ганнибал находится неподалеку, Фульвий Флакк никак не наказывал их за прошлую измену, ограничившись только словесными упреками. Плоды от такой политики последовали незамедлительно: скоро к Фульвию Флакку явились братья Вибий и Пакций, наиболее могущественные из бруттиев, в чьих землях пунийцы в последние годы действовали очень активно. Они предлагали консулу снова принять под власть Рима их племя на тех же условиях, что и гирпинов с луканцами. О том, согласился Фульвий или нет, Ливий ничего не говорит, но это было уже не столь важно (трудно предположить, чтобы Фульвий отказался). Факт был в том, что Ганнибал не мог рассчитывать на верность последних племен юга Италии, если только он сам не находился на их территории (Ливий, XXVII, 15, 2–3).

Тем временем армия Фабия Максима продвигалась к Таренту. Попутно им была взята Мандурия, где римлянам досталась большая добыча и до трех тысяч пленных. После этого Фабий подошел к самому Таренту и расположил свой лагерь напротив акрополя, в то время как с моря город блокировал римский флот, снаряженный всеми необходимыми для штурма метательными и стенобитными машинами (Ливий, XXVII, 15, 4–6).

Положение тарентинцев было незавидным, поскольку, как в свое время капуанцам, в борьбе с осаждающими им приходилось рассчитывать почти исключительно на собственные силы: армия Ганнибала была в Бруттии, а карфагенский флот ушел к Коркире для поддержки наступления, которое Филипп V собирался развернуть против Этолийского союза. Возможно, горожанам и удалось бы продержаться до подхода Ганнибала, но все решил случай, добавивший в кровавую историю войны долю романтики. Так как оставленный в городе карфагенский гарнизон был очень небольшим, его начальник Карталон пополнил его отрядом бруттиев, командир которого оказался влюблен в женщину, чей брат служил в осаждающей город армии Фабия Максима. Из письма сестры солдату стало известно, что она завела отношения с богатым и уважаемым чужеземцем (возможно, он узнал также должность бруттия), и решив, что этим можно воспользоваться, он доложил обо всем консулу. Фабий Максим отнесся ко всему услышанному всерьез и приказал ему под видом перебежчика проникнуть в Тарент. Там солдат с помощью сестры познакомился с командиром бруттийского отряда и, опять же, не без ее участия уговорил его пропустить римлян через подконтрольный ему участок стены. Все обсудив, перебежчик выбрался из города и сообщил о результатах своей миссии Фабию (Ливий, XXVII, 15, 9–12; Аппиан, Ганнибал, 49).