– Джованни Джустиниани Лонго. Одной лишь силой своего характера и личной доблестью он воодушевлял защитников день за днем, и его дух сломило лишь смертельное ранение в грудь, полученное в последней битве: Лонго стал настаивать, чтобы его перенесли в безопасное место, хотя император умолял его остаться. Такое малодушие перед лицом смерти стало единственным пятном на его безупречной в остальных отношениях репутации. Но когда город наконец пал, венецианцы пострадали больше своих извечных соперников. Не считая двух небольших отрядов, сражавшихся на южных стенах, основная масса венецианских сил под командованием байло Джироламо Минотто сосредоточилась вокруг Влахернского дворца, где северная оконечность стены изгибалась дугой и спускалась к Золотому Рогу. Именно в этом месте турки пробили первую крупную брешь в стене и ворвались в город. Многие венецианцы пали в бою, а из тех, кого захватили в плен, девятерых самых выдающихся немедленно обезглавили, в том числе самого Минотто и его сына.

Экипажам венецианских галер повезло больше – не в последнюю очередь благодаря жадности турецких моряков. Те должны были охранять выход из бухты Золотой Рог, но покинули свой пост, чтобы не упустить лучшую добычу, как только в городе начались грабежи. Воспользовавшись этим и захватив немало беженцев, которые успели добраться до них вплавь, венецианские корабли прорвались через заграждение и подставили паруса могучему северному ветру и поспешили в Мраморное море, навстречу безопасности. То же самое удалось и нескольким греческим и генуэзским судам. Но несколько безоружных торговых кораблей и две или три генуэзские галеры, стоявшие на якоре дальше от выхода из бухты, не успели последовать за ними и были захвачены турками.

К счастью, в этой книге можно обойтись без описания последующих трех дней, которые ознаменовались безудержными зверствами, грабежами и насилием: турки превзошли жестокостью даже крестоносцев, захвативших город 250 лет назад. Однако известие о падении Константинополя немедленно отразилось на положении дел во всей Западной Европе, и прежде всего на Риальто, куда оно дошло ровно через месяц, 29 июня. Должно быть, только теперь, услышав рассказы из первых уст, венецианцы начали понимать подлинное значение произошедшего. Дело было не только в падении столицы восточного христианства: да, это ужасало и потрясало, но Византия как таковая давно уже утратила серьезный политический вес. Речь шла не только об утрате ценного торгового поселения, хотя потери были велики: во время осады и непосредственно при захвате города погибло около 550 венецианцев и критян, а финансовые убытки составили около 300 тысяч дукатов. Помимо этих двух обстоятельств, имелось и третье, более серьезное: отныне победоносный султан мог беспрепятственно двинуть свои войска куда пожелает, и отныне все зависело от того, удастся ли республике завоевать его расположение.

Дальнейшие распоряжения Джакомо Лоредано и послу Бартоломео Марчелло были отправлены только 5 июля. Первому предписывалось предпринять все, по его мнению, необходимые шаги для обеспечения безопасности Негропонта, и, в частности, позаботиться о том, чтобы все товары, которые шли через него в Константинополь, перенаправлялись в Модону на Пелопоннесе вплоть до следующих распоряжений. Поручение для Марчелло заключалось в том, чтобы подтвердить перед султаном твердую решимость республики соблюдать мирный договор, подписанный с его отцом и подтвержденный самим Мехметом, а также потребовать возвращения венецианских кораблей, остававшихся в руках турок, – на том основании, что это не боевые галеры, а торговые суда. Если Мехмет согласится еще раз подтвердить мирный договор, послу предстояло попросить о восстановлении венецианской торговой колонии в Константинополе с теми же правами и привилегиями, какими она пользовалась под властью греков, и добиться возвращения венецианцев, оказавшихся в плену. Если же султан откажется или попытается навязать новые условия, Марчелло следовало связаться с сенатом и ждать дальнейших указаний. Для облегчения переговоров послу разрешалось истратить до 1200 дукатов на подарки Мехмету и его придворным. Между тем правителям прибрежных венецианских городов и островов – Кандии на Крите, Лепанто в Патрасском заливе, острова Эгина и недавно перешедших под защиту республики островов Скирос, Скопелос и Скиатос – Венеция приказала укрепить местную оборону. Сенат рассудил, что тех девятнадцати галер, которые на текущий момент строились в Арсенале, явно недостаточно для противостояния новой опасности, и постановил выделить дополнительные средства на постройку еще пятидесяти.

Вскоре Марчелло, как впоследствии и многие другие послы, убедился, что торговаться с Мехметом непросто. На переговоры ушло много месяцев, и соглашения удалось добиться лишь к весне следующего года. Турки вернули захваченные корабли и пленников и разрешили венецианской колонии возобновить прежнюю деятельность под управлением собственного байло; однако она лишилась тех территориальных и торговых уступок, от которых прежде зависело ее могущество и процветание. Европа стремительно теряла влияние на Востоке.

Остается еще один вопрос: была ли Венеция виновна в падении Константинополя, и если да, то в какой мере? Некоторые современники выдвигали против нее обвинения, но совершенно очевидно, что прямой ответственности она не несла. Допустим, Венеция промедлила с отправкой флота, но и другие государства тоже не торопились: например, папа Николай, решивший выделить средства на снаряжение еще пяти венецианских галер, удосужился сообщить сенату о своих намерениях только 5 июня, когда город уже целую неделю находился в руках турок. Допустим, Венеция не приложила достаточных усилий, но большинство других христианских держав не пошевелили и пальцем, чтобы спасти гибнущую Восточную империю. Действуя практически в одиночку, Венеция – при условии, что ее корабли прибыли бы вовремя, – в лучшем случае помогла бы Константинополю продержаться еще неделю-другую, только продлив агонию; но даже и это представляется сомнительным, потому что турецкий флот на Мраморном море мог бы попросту не пропустить венецианские суда. Кроме того, нерасторопность сената не отменяет героизма, проявленного теми венецианцами и критянами, которые сражались до последнего на разрушенных стенах Константинополя и, в большинстве своем, отдали за него жизнь, – а среди них было, ни много ни мало, шестьдесят восемь патрициев, в том числе представителей старейших и достойнейших венецианских родов: шестеро Контарини, трое Бальби, по двое Барбаро, Морозини и Мочениго и пятеро Тревизано[224].

И все же в более широкой, исторической перспективе Венецию нельзя признать невиновной. К тому времени, как Мехмет II нанес Византии смертельный удар, Восточная империя медленно умирала уже два с половиной столетия. В действительности она была смертельно ранена не в 1453, а еще в 1204 г., когда латинские войска Четвертого крестового похода разорили и разграбили Константинополь и открыли дорогу на византийский престол никчемным франкским лжеимператорам, которые за последующие шестьдесят лет выпили из города и империи все соки. И основной виновницей этой трагедии, которую пережила Византийская империя, но после которой так и