я служил тогда на «Превосходном» в Средиземноморском флоте, и как раз тогда меня произвели в лейтенанты — он был простым генералом. Помню, первый раз я услышал это имя во время блокады Тулона. Тогда был его поход на Египет. Теперь он первый консул — так он себя называет?

— Да. Но теперь он Наполеон, а не Бонапарт. Пожизненный первый консул.

— Смешное имя. Я бы себе такого не выбрал.

— Лейтенант Наполеон Буш, — сказал Хорнблауэр. — Звучало бы неплохо.

Они посмеялись над этим нелепым сочетанием.

— В «Военно-морских хрониках» пишут, что он на этом не остановится, — продолжал Хорнблауэр. — Ходят разговоры, что скоро он объявит себя императором.

— Императором!

Даже Буш уловил дополнительный оттенок в этом титуле, его претензию на мировое господство.

— Он что, сумасшедший? — спросил Буш.

— Если так, то он — самый опасный безумец в Европе.

— Не верю я ему в этом мальтийском деле. Вот ни столечко не верю, — выразительно сказал Буш. — Попомните мои слова, скоро мы снова с ним схлестнемся. Мы его так отделаем, что он век не забудет. Раньше или позже. Так продолжаться не может.

— Я думаю, вы совершенно правы, — сказал Хорнблауэр. — И скорее раньше, чем позже.

— Тогда… — начал Буш.

Он не мог говорить и думать одновременно, особенно теперь, когда его мысли пришли в такое смятение. Война с Францией означала, что флот будет расширен до прежних размеров, угроза вторжения и необходимость охранять торговые корабли заставят взять на действительную службу любое суденышко, способное держаться на воде и нести хотя бы одну пушку. Значит, прощай половинное жалованье: он снова будет ступать по палубе, вести корабль под парусами. Снова тяготы, опасности, заботы, однообразие — все, что несет с собой война. Мысли потоком проносились в его сознании, кружились водоворотом, в котором хорошее сменялось плохим, поочередно ускользая от внимания.

— Война штука грязная, — мрачно сказал Хорнблауэр. — Вспомните.

— Я думаю, вы правы, — ответил Буш. И все равно замечание было неожиданное.

Хорнблауэр улыбнулся, снимая напряжение.

— Ладно, — сказал он. — Бони может называть себя императором, если хочет. Я же должен отрабатывать свои полгинеи в «Длинных комнатах».

Буш хотел воспользоваться случаем и спросить Хорнблауэра, как идут его дела, но тут на лестнице раздался шум, и в дверь постучали.

— Вот и ваша постель, — сказал Хорнблауэр, вставая, чтобы открыть дверь.

Мария втащила вещи и улыбнулась.

— Сюда или сюда? — спросила она.

Хорнблауэр посмотрел на Буша.

— Без разницы, — ответил Буш.

— Тогда сюда, к стене.

— Дайте я помогу, — предложил Хорнблауэр.

— Ой нет. Пожалуйста, сэр, я сама.

Внимание смутило Марию — и Буш видел, что при ее коренастой фигуре она в помощи не нуждается. Чтобы скрыть неловкость, Мария принялась убирать подушки в наволочки.

— Надеюсь, у вас уже была свинка, Мария? — спросил Хорнблауэр.

— О да, сэр. В детстве, на обоих ушах.

От работы и смущения щеки ее раскраснелись. Короткими, но ловкими пальцами она расстелила простыню. Тут она остановилась — ей почудилось, что в вопросе Хорнблауэра был еще один смысл.

— Вам нечего беспокоиться, сэр. Я не заражу вас, даже если вы сами и не болели.

— Я об этом не думал, — сказал Хорнблауэр.

— Ой, сэр, — ответила Мария, с математической точностью расправляя простыню. Она постелила одеяло и только после этого вновь посмотрела на Хорнблауэра. — Вы прямо сейчас выходите?

— Да. Я должен был уже выйти.

— Дайте мне на минуточку ваш сюртук, сэр. Я его почищу.

— Нет. Я не позволю вам хлопотать из-за меня, Мария.

— Какие хлопоты, сэр! Разве это хлопоты? Пожалуйста, позвольте мне. Он так выглядит…

— Он выглядит ужасно, — сказал Хорнблауэр, оглядывая свой сюртук. — Лекарства от старости еще не придумали.

— Пожалуйста, дайте мне его, сэр. Внизу есть нашатырный спирт. Увидите, он поможет.

— Но…

— Ну пожалуйста, сэр.

Хорнблауэр нехотя расстегнул пуговицу.

— Я вернусь через две минуты, — сказала Мария, поспешно подходя к нему.

Она протянула руку к следующей пуговице, но быстрые нервные пальцы Хорнблауэра опередили ее. Он стянул сюртук.

— Вы сами залатали рубашку, — укоризненно сказала Мария.

— Да, залатал.

Хорнблауэр, уличенный в ношении ветхой рубашки, немного смутился. Мария изучала заплатку:

— Если бы вы меня попросили, сэр, я бы вам зашила.

— И гораздо лучше, без сомнения.

— Я совсем не это хотела вам сказать. Негоже вам латать свои рубашки.

— Чьи же я должен тогда латать?

Мария хихикнула.

— Мне за вами не угнаться, — сказала она. — Теперь подождите здесь и поговорите с лейтенантом, пока я почищу сюртук.

Она стремглав выбежала из комнаты и застучала каблуками по лестнице. Хорнблауэр виновато посмотрел на Буша.

— Как ни странно, — сказал он, — приятно сознавать, что кому-то есть до тебя дело. Что в этом приятного — тема для философа.

— Наверно, — сказал Буш.

Он привык, что сестры постоянно его опекают, и принимал это как должное. Тут часы на церкви пробили четверть, и его мысли вернулись к делам.

— Вы сейчас в «Длинные комнаты»? — спросил он.

— Да. А вы, полагаю, в док? Ежемесячный визит к уполномоченному по делам оплаты? Если хотите, до «Длинных комнат» пойдем вместе. Как только Мария вернет мне сюртук.

— Я так и собирался, — сказал Буш.

Вскоре Мария опять постучала в дверь.

— Готово, — сказала она, держа сюртук. — Он теперь совсем свежий.

Но что-то в ней переменилось. Она казалась чуть-чуть напуганной.

— Что с вами, Мария? — спросил Хорнблауэр, чуткий к смене настроений.

— Ничего. Со мной ничего, — сказала Мария и тут же переменила тему: — Надевайте сюртук, не то опоздаете.

На Хайбери-стрит Буш задал давно тревоживший его вопрос: везет ли Хорнблауэру в «Комнатах»?

Хорнблауэр смутился.

— Не так, как хотелось бы, — ответил он.

— То есть плохо.

— Довольно плохо. Если у меня короли, у противника оказываются тузы, готовые на убийство монарха. А если у меня тузы, то с королей идет противник, сидящий за мной, и его короли, рискнув выбраться из укрытия, преодолевают все опасности и берут взятки. В достаточно длинной последовательности игр шансы математически выравниваются. Однако периоды, когда они отклоняются не в ту сторону, угнетают.

— Ясно, — сказал Буш, хотя ему было совсем не ясно.

Но одно он понял: Хорнблауэр проигрывает. Он знал Хорнблауэра. Если Хорнблауэр говорит так беспечно, значит он озабочен сильнее, чем хотел бы показать.

Они дошли до «Длинных комнат» и остановились у дверей.

— Зайдете за мной на обратном пути? — спросил Хорнблауэр. — На Брод-стрит есть харчевня, там подают дежурное блюдо за четыре пенса. С пудингом шесть пенсов. Хотите попробовать?

— Да, конечно. Спасибо. Удачи, — сказал Буш и помедлил, прежде чем добавить: — Будьте осторожны.

— Я буду осторожен, — сказал Хорнблауэр и вошел в дверь.

Погода была совсем не такая, как