– Нет, дорогая моя, извиняться следует только мне; мы так погрузились в разговоры, что все остальное поблекло.

– Мы? – шмыгнула Гертруда, только тогда осознав, что они не одни. Ее взгляд возвысился над плечом Сирены и нашел лицо незнакомца; слишком долго она уверялась. Хмурилась в расчетах при виде изувеченного лица, настороженно отвечавшего на ее взгляд. Оттолкнувшись от Сирены, Гертруда изучила выражение ее подруги, прежде чем снова посмотреть на человека с длинными черными волосами и двумя независимыми глазами.

– Измаил?

Тот отбросил все сомнения и улыбнулся.

– Да, Гертруда. Я вернулся совсем другим.

Она прошла мимо Сирены, почтительно уступившей пространство их воссоединению. Одной рукой все еще хватаясь за подругу, вторую Гертруда опустила ему на грудь; он мягко накрыл ее ладонь. Втроем они стояли без слов, слившись в немой картине, которая постепенно оттаяла и потекла через двор в дом.

Когда они добрались до входной двери, Муттер только прибыл. Все трое обернулись, и молодой человек помахал ему рукой. Муттер нахмурился в ответ и кивнул, выдавив улыбку, при этом бурча про себя. Очередные незнакомцы в доме. Новые странные делишки и непредсказуемые отношения. Худосочный корень оберегающей ревности всосался в почву его основания. Кто этот новый мальчишка и что ему понадобилось от дамочек? Почему они подобрали еще одного после всего, что прошли? Почему не удовольствуются тем, что у них есть, и не дадут Муттеру просто позаботиться о них, защитить от пришельцев и паразитов? С тех пор как жена призналась в своих тревогах о его желанности, он не мог видеть их в прежнем свете. В прошедшие месяцы Муттер понял ее точку зрения, понял, что она могла быть права; только вопрос обстоятельств, что растущий карнавальный ребенок принадлежит незнакомцу, а не ему.

Беседовали они втроем долго. Хотя сидели рядом, пространства между ними росли и гнулись во всех направлениях. Сирена и Измаил изо всех сил скрывали свою близость; Гертруда и Сирена не упоминали о ребенке, а Измаил как будто не замечал его очевидное присутствие. Он спал с обеими женщинами, и в компании друг друга они обе в разной степени и в разных смыслах испытывали к нему собственнические и материнские чувства. Поверхностные натяжения трещали и скрипели, создавая статический заряд между словами и наминая в разговоре нерегулярные провалы и пики. Депрессии рефлексий неуклюже мешались с восторженными воспоминаниями; падения прикусанных языков перемежались взлетами наигранно радостного товарищества.

Сирену тянуло к Измаилу, ей хотелось коснуться его и чтобы коснулись ее. Хотелось быть с ним дома, но долг держал здесь: она поклялась о своем присутствии.

Между тем Гертруда отчаянно пыталась не глазеть на новое лицо циклопа и подавить свою острую реакцию при виде столь неприкрытой любви. Она не хотела его – более того, не хотела никогда, – но такая отстраненность оказалась слишком резкой, слишком скорой.

Измаил чувствовал голод женщин и задыхался в нем. К Сирене он испытывал глубокие чувства, но тосковал по свободному дыханию и предпринял попытку побега.

– Дамы, не могли бы вы меня извинить? Я уже очень долго не был в этом доме, а здесь у меня столько воспоминаний. Гертруда, ты не против, если я прогуляюсь и воссоединюсь с прошлым?

Гертруда и Сирена обменялись взглядами. Гертруда уступчиво кивнула, и он откланялся, закрыв элегантные высокие двери перед разговором, слушать который у него не было желания.

Он немедленно поднялся по широкой лестнице туда, где была его комната. Пропорции снова изменились – очередное отражение воспоминания, нежели масштаба. Столько всего произошло так рано – сдвиги жизни, которые вдруг оказались несходными и полярными.

Его комната оказалась незапертой и неизменившейся. Он коснулся кровати и открыл шкаф, где висела его история: столько текстур и запахов, столько воспоминаний об изоляции. Перешел к окну и задумчиво провел пальцем там, где сковырял на ставне краску.

– Что ты ему скажешь? – спросила Сирена.

– Не знаю. Ничего не будет известно до рождения. Я не хочу поднимать ложную тревогу; он и так многое пережил.

Сирена согласно кивнула.

– Ты права, в этом я уверена. Пока мы не убедимся, лучше промолчать.

– Мы уже научились молчать.

Сирена снова согласилась в тишине.

На чердаке же он открыл створку навстречу ветру и двору внизу, выглянул для лучшего обзора. Увидел, как ходит туда-сюда Муттер, сменяет солому в денниках. Посмотрел в сторону собора, наблюдая, как над шпилями кружат галки.

Нужно было увидеть больше. Он забрался в башенку и открыл вращающееся око камеры-обскуры, меняя линзы, чтобы увидеть деятельность внизу. Округлый белый стол наполнился памятью о Гертруде, обнаженных частях тела, побелевших еще больше на древесине и выжатом свете. Он помнил, как ее конфуз превратился в раздражение, потом преобразился в несдержанность и, наконец, удовлетворение. Он помнил то же преображение в себе, только в обратном порядке.

– Хочешь сказать, вы намереваетесь жить вместе как муж и жена? – голос Гертруды казался неодобрительным и слегка напуганным.

Сирена промолчала.

– Ты правда испытываешь к нему такие чувства? Вы едва ли друг друга знаете. А как же его прошлое? Я кое-что рассказывала о его сомнительном происхождении – тебя оно не заботит?

Глаза Сирены сменяли цвет и форму, приготовившись защитить то, что укрылось за ними.

– Я еще многое не рассказала, – продолжала Гертруда, – многое, во что ты не поверишь.

– Я не желаю подробностей о том, как вы занимались любовью, – выпалила Сирена.

– Не это; что было до того, когда его держали внизу.

– Ах да! Таинственные учителя, которые жили в подвале и от которых ты его спасла, – Сирена обратилась против подруги, пользуясь неверием как оружием наступления. – А потом они исчезли, растворились без следа. Я права, не так ли ты сама говорила?

– Я заперла и заколотила все подвальные комнаты после того, как его вызволила…

– Хочешь сказать, они еще живут там? – спросила Сирена с пренебрежительным и неприятным смешком. – Или они исчезли, как Хоффман?

Глаза Гертруды вспыхнули из-за вопроса – она почувствовала, как туго натягиваются узы их дружбы.

– Ну? Верно? Это Муттер помог им пропасть? – давила Сирена – со злобой в зубах, сменяя аппетит с обороны на нападение. – От скольких ты еще избавилась, чтобы заполучить его себе? Я буду следующей?!

Истина мгновенно затушила вспыхнувший между ними гнев.

– Все было не так просто, – сказала Гертруда. – Это не люди, это машины; машины, подобные куклам.

Он натягивал струны, мягко наигрывал, чтобы их настроить. Занятие помогло собраться с мыслями. Прозаичность баланса и корректировки отделила его разум и позволила вернуться думами в Ворр. С памятью Измаила ничего