С некоторых пор он потерял покой.

Не то чтобы он нервно относился к предчувствию собственной скорой смерти – за столько раз, пожалуй, привыкнешь. Но обычно это происходило достаточно неожиданно, быстро, и, как правило, весьма экстремально – так что на всякие там философские размышления о смысле бытия времени не оставалось.

Все эти предсказания и зловещие предзнаменования здорово выматывали ему нервы. Как будто мало было того, что жизнь в последнее время повернулась к Антону не самой лицеприятной.

– Интересно, как это будет? – невольно подумалось ему. Иногда подобные мысли его забавляли, иногда вгоняли в тоску, но никогда ещё не мучили непрерывным мрачным ожиданием, от которого всё внутри регулярно неприятно переворачивалось…

Прошло объявление остановки и троллейбус остановился. Лязгнули открываемые двери, и в передний выход заскочил плотный молодой парень в дублёнке. Посмотрев в почти пустой салон, он уселся на переднее сиденье, параллельно Антону, через проход.

Боялся ли Антон смерти? И да, и нет! Да! Потому что ему не хотелось умирать в самом расцвете сил, опять же родители… Как они без него?! А, нет! Потому, что он верил, что ему ещё рано! С другой стороны, если судьба ему приготовила такой сюрприз, то, какая разница, боится он костлявой или нет! Как, там, у Владимира Высоцкого? – «На свиданье в гости к Богу не бывает опозданий…!».

Антон начал понимать людей, которые боятся смерти до такой степени, что готовы на все – лишь бы выжить.

Прошло очередное объявление остановки, и снова троллейбус остановился. Лязгнули открываемые двери, и в передний выход уже входит бабуся с авоськой в руках, из которой торчит хвост мороженой рыбы, завёрнутой в газету. Встав перед парнем в дублёнке, она посмотрела в глубь салона, потом на Шелестова, а затем обратилась к нему человеку:

– Уступи-ка место для бабушки, сынок.

Парень недоуменно смотрит на бабку, потом на Антона и говорит:

– Да вы что, бабуля? Троллейбус пустой, садитесь, куда хотите!

– Э, нет, говорит бабуся, – а твое-то место уже нагретое!!!

Парень спорить не стал, просто покрутил указательным пальцем у виска и ушёл в конец салона.

Шелестов чуть не поперхнулся от смеха, тем более, что данный диалог происходил на полном серьёзе.

Антону нравилось жить, чёрт возьми! Ему нравилась Москва, нравилась работа, нравились люди, с которыми он работает, друзья, знакомые. Нравилось, знакомиться с новыми людьми. Он нравился сам себе. Чего уж там, ему нравилось его спортивное тело без всяких недостатков, типа маленького роста, косоглазия или повышенной лопоухости. Шелестов улыбнулся.

– Всегда есть, ради чего жить, да, приятель? – спросил он сам себя, и тут же поморщился.

Раньше он такими вопросами не задавался. Да и разговаривать с самим собой у него привычки не было. Во всем виновато ожидание неизвестного. Новой боли, нового страха, новых потерь…

Поездка на тридцать третьем троллейбусе заняла ровно пол – часа.

Соскочив на своей остановке, Антон пошёл к своему дому.

Пока шёл, снова охватила вязкая, щемящая тревога.

– А тут ещё эти сны! Как только мне снится Балтика, мои бывшие друзья – однополчане, всегда что-то случается, – эта мысль опять пришла ему в голову, пока Антон шёл от остановки «Дом тканей» домой. На улице снова подморозило, и вездесущий мороз – задира ощутимо прихватывал даже сквозь «Aляску». Выпавший днем снег так был плотно утрамбован тысячами ног прохожих, что стал похожим на каток.

Шелестов пересёк улицу Косыгина, потом Воробьёвское шоссе и повернул направо к своему дому. На улице почти никого. Со стороны Ленинского проспекта в арку дома въехала чёрная «Волга» и повернула налево, ярко – красные задние фонари исчезли. Ему показалось, что вокруг темнее, чем обычно, пока он не заметил, что уличные фонари горят через два на третий. Завихрения снега. Антон обернулся. Никого. Он пошёл дальше. Пустая арка, дорога вдоль всего дома до следующей арки, основа проходного двора.

Шелестов вынырнул из арки и повернул направо. Ему показалось, что какая -то фигура отделилась от темной стены напротив и двинулась за ним. Он резко остановился. По идее, человек должен был войти в свет окон первого этажа подъезда, но этого не произошло. Такое было впечатление, что он намеренно остановился на темном отрезке стены и ждал. Снова стало липко – беспокойно. Холод сковывал спину. По двору, вдалеке, навстречу шли какие-то люди. Глаза заныли от напряжения рассмотреть их. Он выругался и решительно двинулся к своему подъезду. Позади опять что-то шевельнулось и скрипнуло. На этот раз Антон не стал оборачиваться. Прямо перед ним находилась парадная с тяжелой дверью. Он поднялся по ступенькам, всего их было семь, и подошел к ней, затем осмотрелся. Никого. Метрах в двадцати, впереди появились трое молодых ребят, куда-то спешащих и что-то увлечённо обсуждавших. Шелестов дёрнул за парадную ручку, дверь открылась со скрипом. Он осторожно заглянул внутрь. Света на первом этаже не было, лишь слабое свечение пробивалось со второго этажа и выше. По лестнице кто-то спускался, не спеша. Лицо, уши, руки щипал мороз. Он застыл в проеме двери. На угадываемом верхнем конце первого лестничного пролета блеснула рубиновая точка сигареты. Антон осторожно прикрыл дверь и отступил в сторону.

Темнота и стужа давили на плечи. Шелестов стоял и искал для себя причину не идти домой. Их было много: замерз, нет фонаря, надо срочно приехать к Оксане т. д. Он знал, что настоящая одна. Ему было страшно. Он не был трусом, но сейчас острое предчувствие беды последних недель рвало душу холодными когтями. Хотелось, не поворачиваясь, вернуться назад в стены отделения. Он помнил это ощущение по армии, когда выходишь за периметр расположения базы на лёгкой надувной лодке с подвесным мотором в чужую, недобрую ночь. Но это было на Балтике, а здесь любимый родной город. Черное небо опускалось все ниже и ниже.

Ему послышалось, как кто-то опять шевельнулся за дверью парадной. Беззвездное небо накрыло колодец двора черной непроницаемой крышкой. Тишина. Вернулось притупившееся в последние полчаса ощущение опасности. Шелестов уже привык, что оно всегда слабело, когда нервы уставали от постоянного напряжения, и крепло от малейшего раздражителя. Он подумал, что лучше, конечно, атаковать первым.

Впереди, слева, хлопнула дверь машины, и раздался хруст снега под ногами идущего человека.

Антон спустился по ступенькам вниз и встал у входа, надев капюшон и засунув руки в карманы на груди.

Идущий к нему навстречу быстрым шагом человек, тоже был одет в «Аляску». Тяжелые зимние ботинки с рифлёной подошвой с хрустом вгрызались в наст. Капюшон скрывал лицо незнакомца. Десять шагов до Антона, девять, восемь, семь… Шелестов откинул капюшон с головы… Шесть, пять, четыре, три…

– Ну, здравствуй, великий сыщик! – мужчина тоже обнажил голову. Смуглая кожа, короткие рыжеватые волосы и небольшой акцент. Перед ним стоял Марио Гонгора.

– Привет, привет, убийца. Пришёл сдаваться? – улыбнулся Антон.

– Да, брось! Ты же знаешь, я пришёл за тобой.

– Не смеши. Ты же в розыске.

– А что это меняет? Завтра утром, я буду уже в Европе.

– Сомневаюсь! Обоссанная камера нашего отделения со вшивыми бомжами, самое для тебя место.

– Как я тебя ненавижу. Ты создал большие проблемы для моей семьи.

– Это наш уголовный кодекс для тебя, твоего брата и твоей матери проблема, а не я.

Марио нагнулся, делая вид, что отряхивает джинсы от снега левой рукой, а правой молниеносно сделал выпад в корпус Антона, зажатой в перчатке финкой. Эти примочки в течении двух лет, ежедневно, Шелестов вместе с Гудковым изучал на военно – морской базе Балтийского флота, в составе спецподразделения морских разведчиков – диверсантов. Не вынимая рук из карманов, Антон, сделал шаг назад левой ногой, а правой нанёс удар по зажатой в руке финке, снизу вверх. И промахнулся. Марио оказался быстрее, просто убрав руку под углом, затем нырком ушёл в сторону. Затем, яростно извергая проклятия на неизвестном языке,