что теперь у меня всё хорошо! Порой, люди возвращаются к тебе, понимая, что им никто не нужен кроме тебя… А ты уже не испытываешь к ним ни радости, ни удовольствия, ни жалости, ничего! Правильно говорят: не бывает поздно – просто бывает уже ничего не надо!

– Ясно. На этом давайте расстанемся добрыми друзьями! Удачи Вам!

– Хорошо! Прощайте!

– Да, прощайте.

Шелестов медленно шёл к метро «Университет» и размышлял.

– Ай, да Миша. Хитрюга! Ловко всё обставил. Несомненно, Бэлла была ценным человеком. Она давно работала в гостинице, прошла не простой путь от простой уборщицы до зама главбуха, ранее была судима, следовательно, по жизни ориентировалась, со всеми была в ровных отношениях, такая невзрачная серая мышка. Зато все приходили к ней за советом и т. д. Естественно, она была в курсе всех событий. Гостиничный персонал составлял около 80 человек, почти все женщины, и о каждом работнике у неё было своё мнение, свой подход, так сказать…

Это всё было хорошо, но тут образовалась проблема: Вера Астахова была подружкой его агента, а информации от него по поводу этих «видюшников» не было. Так не бывает! Тогда что это? Предательство? Двурушничество? Надо разобраться сегодня же вечером, срочно!

Агент «Спортсмен».

Как обычно судят о человеке в нашем мире? … Правильно! Образование (какое учебное заведение закончил), где работает, где бывает, как одевается, кто его друзья, ну и, если есть время поинтересоваться, кто (жена)? Этого вполне достаточно, чтобы собеседнику сразу определиться, типа: О! Это наш парень! Или извините, я опаздываю, у меня важная встреча, знаете ли! Это мы говорим об обывателях. К сотруднику уголовного розыска большинство из вышесказанного не может относиться по определению. Почему? Во – первых, личный контакт с криминалом (судимые за уголовно – наказуемые преступления) входит в сферу его прямых служебных обязанностей. И это из дня в день, из месяца в месяц, из года в год. На другие встречи с друзьями времени не остаётся, потому что они понятия не имеют о готовящихся или совершенных преступлениях, спрятанных вещественных доказательствах, «отстойниках» – квартирах бандитов находящихся в розыске, короче, об обстановке на своей «земле» и территории УВД в целом. Во – вторых, театры и концерты штука, конечно, нужная и полезная, но время, время постоянно уходит на работу. Посидеть в ресторане с одноклассниками, можно, но не желательно! Почему? О чём будет разговор? Слесарь будет рассказывать о своих железках, врач – о болячках, учитель – о любимом классе, а сотрудник уголовного розыска – о…! О чём? Правильно, сидеть и медленно напиваться, выслушивая чужие проблемы. Вывод – опер не может просто так выбирать собеседников и места встречи с ними. Зато со своим «человеком» сыщик должен и обязан встречаться регулярно, в любое время, и в любом месте.

Вечер. Антон, подняв воротник кожаной куртки и глубоко засунув руки в карманы, соскочил с троллейбуса и лёгкой походкой направился к дому №27, корпус 4, по улице Гарибальди. Сталинская пятиэтажка. Большой проходной двор с обязательной помойкой, металлическими гаражами, со стайкой ободранных кошек, сидящих на снегу у открытого воздуховода в подвал., оттуда шло тепло. В глубине двора одиноко притаились качели. Никого.

Дверь в вонючий подъезд с разбитым стеклом и тугой пружиной, в качестве возвратного механизма. Стены, видимо, ещё недавно отремонтированного подъезда, уже были уже основательно, с пристрастием и злобой исписаны, исчирканы, оббиты. Потолки лестничных площадок на некоторых этажах украшали чёрные пятна копоти от приклеенных спичек на слюне с побелкой. Лестница давно уже не подметалась. Сразу после ремонта её вымыли, конечно, но это был первый и последний раз. В углах подсыхали лужи кошачьей мочи. Знаете, чем она отличается от человеческой или собачьей? Отвечаю – воняет больше!

Шелестов не воспользовался лифтом, а, взглянув на часы, машинально засек время и рванул вверх по лестнице. Окна на площадках между этажами были закрыты наглухо, поэтому воздух оставался тяжелым и густым. Не воздух, а дьявольская смесь из табачного дыма, гниющего мусора в мусоропроводе, кошачьих и крысиных экскрементов, человеческого пота и мочи. Стены окрашены в грязно – зелёный цвет. Надписи стандартны и поражали дебилизмом и прямолинейностью настенного творчества: «Спартак чемпион! Машка – дура! Вася + Катя = любовь». И ещё пара заковыристых стишков с участием традиционных слов из трёх и пяти букв. Видимо, этих знаний русского языка у обитателей этого дома были достаточны для жизни и общения между собой.

Третий этаж. Чёрная кнопка звонка. Из замочной скважины соседней квартиры кокетливо торчал глубоко всунутый окурок со следами губной помады.

– Девчушка, кажется, была в расстроенных чувствах! – усмехнулся Антон и постучал в дверь условным стуком.

Тишина… Повтор. То, что хозяин дома, он знал точно – двадцать минут назад Шелестов говорил с ним по телефону. Наконец, лёгкий шорох шагов внутри, скребущие движения, звякнула дверная цепочка, щелчок замка – дверь слегка приоткрылась.

– Заходите!

Дверь открылась шире.

Антон шагнул в тёмный проем, и машинально захлопнул за собой входную дверь. Затем, по памяти, нашарил выключатель на стене и нажал. Вспыхнула лампочка, висящая на длинном белом проводе. Потолки в желтых разводах недавних протечек. Обои давно потеряли первоначальный цвет. Из конца коридора тянуло сыростью и неисправной канализацией.

Молодой парень стоял, прижавшись спиной к стене коридора, опустив голову вниз. Короткая спортивная причёска, рыжая щетина на щеках недельной давности и отчётливый крутой алкогольный дух. Бледное худое тело, облаченное в грязную жёлтую растянутую майку с надписью «I am a cool dude!»78 на английском языке и рваные на коленях чёрные джинсы. На ногах простые пляжные шлёпанцы. На его бледном лице глубоко запавшие глаза с темными кругами смотрели на Шелестова со страхом, и какой-то безнадёжностью.

– Здравствуй, Павел!

– Здравствуйте, Антон Генрихович!

– Что случилось? – спросил Антон и, пройдя по коридору до конца, повернул на кухню. Включил свет. – Почему от тебя нет никакой информации?

Кухня напоминала место преступления: окурки, и пустые смятые пачки из – под сигарет на полу, и куча грязной посуды с остатками пищи. Под мойкой переполненное мусорное ведро с мерзким запахом гниющих отходов, дверца от мойки оторвана и аккуратно прислонена к стене. Слева в углу, почти новая газовая плита, на которой стоит чайник со свистком и пустые сковородки. Одна – со сгоревшими котлетами. У окна на кухонном столе, хлебные корки, окурки и пустые банки. В углу, справа, на окне сиротливо стоял черно – белый телевизор «Юность» с двумя длинными усиками антенн. На окнах – чистые занавески в цветочек.

– И ведь надо же, уцелели, не оторвали по – пьяни! – подумалось Шелестову, ожидавшему ответа от Павла на свои вопросы.

И кругом пустые водочные бутылки, их десятки, а может быть и сотни, Антон не считал. Он прошёл в первую комнату. Вспыхнувшая люстра осветила новый диван, новую тумбочку с новым телевизором. Старый платяной шкаф, хранивший память о нескольких поколений этой семьи, новый круглый стол у окна, красивые гнутые венские стулья. Во – второй комнате, в углу, свалены в кучу какие-то строительные материалы, накрытые матовой полиэтиленовой плёнкой, в третьей – два прожженных старых матраса, ящик пустых бутылок из – под пива. Отдельно, в коробке из – под ских туфель, десяток использованных шприцев. В углу стоял новый японский холодильник «Sanyo» и недовольно урчал, видимо, из – за такого соседства.

В ванной подтекал кран, стук капель с неприятной ритмичностью долбил утробную тишину пустой квартиры. В трёхкомнатной квартире больше ничего и никого не было.

– Павел, иди сюда! – Антон вернулся в первую комнату рядом с кухней, где была новая мебель. – Перестань трястись и давай, рассказывай, у меня времени мало.

Павел Царапкин тенью проскользнул в комнату и сел на стул, рядом с Шелестовым.

– Колись! – сыщик начинал злиться.

– А вы уже всё знаете?

– А ты думал, нет? Почему не сообщил?

– Да, Верка, она такая дура…

– Ладно, разберёмся со всеми, рассказывай!

– Три дня назад, ночью, ко мне приехали гости. Матвей Кислицын, Петр Ознобин, Сашка Ермаков и Инга Осетян. Это все друзья моего брата. Ермаков самый старший, ему сейчас двадцать семь лет. Кличка «Ермак». Я их помню, они бывали у нас, когда Виктор был ещё на свободе.

– И ты бросил работу в магазине и завис с ними,