своим видом бугай показывал, что, будь его воля, такую кошку драную он бы и на порог не пустил! Только, вот беда, решал не он, а хозяйский сын.

– Комнату желаете? Ваша свободна, – продолжая улыбаться, предложил тот.

– Еще как желаю, устала с дороги.

Следуя за парнем по широкому мощеному двору, Варя выдохнула: она добралась до цели! Серый Волк прямо как счастливый оберег – как встретила его, так все и заладилось. Кстати…

– Ко мне в ближайшие дни несколько гостей пожалует, – сообщила Варя в спину провожавшему. – Девица красивая, Василисой зовут. И э-э-э… с мешком человек, Кузьма Егорыч. Ты скажи своим, чтоб пропустили без помех.

– Сделаем, – немедленно заверил Станимир.

Людей в трактире оказалось немного. Ближе ко входу за большим столом устроился важный купец с своими ратниками-охранниками. Еще несколько мужчин и женщин сидели тут и там, вразнобой и поодиночке. Кто-то бы удивился, что такой справный двор, да еще и единственный на много верст, не забит под завязку, но Варя хорошо знала здешние цены.

Владельца «Утёса» все звали Суровичем, хотя прозвище ему не шло: ну никак не походил трактирщик на грозного ратоборца, его жена и та боевитей выглядела. Детишек у Суровичей было много, и они, хоть слуг на постоялом дворе и хватало, не бездельничали: кто еду разносил, кто в гостевых комнатах убирался, кто лошадей обихаживал, кто стирал, кто за скотиной на заднем дворе присматривал, а кто и гостей встречал, как Станимир.

Отличался хозяин строгим нравом, ценил порядок и чистоту, а вот лоботрясов не терпел. Был он трактирщиком уже в третьем поколении и за семейным достоянием следил ревностно, не забывая вовсю пользоваться удачным расположением своего заведения. Цены заламывал столичные, но при этом обеспечивал гостей всем необходимым, лиходеить не позволял и вообще был весьма щепетилен. Так что далеко не всякий мог позволить себе заночевать в «Утёсе» и даже просто поесть.

Варя – могла. Деньги у нее водились, но над златом девушка не дрожала, при случае себя всегда баловала, вот и останавливалась у Суровича всякий раз, когда проезжала мимо. Ей тут нравилось.

Подошла хозяйка, как и ее сын, сразу узнавшая щедрую постоялицу. Обрадовалась искренне, захлопотала, сказала, что сама в комнату проводит. Предложила поесть, суля и жаркое, и свежеиспеченный хлеб, и зелень, и разносолы, но Варя отказалась. Сейчас она желала одного – выспаться.

– Может, принести тебе пряного вина подогретого, деточка? – женщина улыбнулась Варе, легко вышагивая по ступеням.

– Благодарствую, хозяюшка, да только утро сейчас. Куда уж вино? Устала я, отдохнуть хочу.

– Ну, воля твоя…

Наверху у входа в покои сидела и вышивала совсем молоденькая служанка. При виде хозяйки и гостьи она мигом вскочила со скамьи и низко поклонилась.

– Это Манька, – небрежно представила Суровичиха. – Недавно у нас. Понадобится что, позови – мигом сделает.

Уже в комнате, пока Варя снимала «заплечник», Суровичиха все же не стерпела, поцокала неодобрительно языком, глядя на заляпанную грязью одежду.

– Давай-ка, деточка, одежку свою сымай. Пока спать будешь – постираем, почистим. А потом бадью тебе горячую нальем, сама помоешься с дороги.

Варя слишком устала, чтобы рассыпаться в долгих благодарностях. Послушно отдала и сапоги, и всю одежку, оставшись в одной только сорочке. Хозяйка сгребла вещи в охапку и, выходя, напомнила:

– В звоночек-то позвони, как проснешься, Манька тут же прибежит. И бадью притащит, и воду, и одежку чистую.

– Спасибо, позвоню обязательно.

Едва за Суровичихой закрылась дверь, Варя упала на неразобранную кровать и закрыла глаза, счастливо улыбаясь. Добралась!..

Спустя минуту она уже спала.

Господин будет доволен!

Что и говорить, у шутиков в жизни мало хорошего, ведь рождены они с помощью черной волшбы, на вид неказисты, собственной воли лишены и созданы с одной-единственной целью – служить своему создателю. Любая ошибка грозит унижением, наказанием, а то и вовсе развоплощением, так что поводов для радости маловато. Ежечасно сталкивается беззаветно преданный господину шутик со сложными вопросами, на которые не в силах найти ответы, терзается сомнениями и тревогами…

Мнущемуся у хозяйского порога Пыре было очень плохо и очень страшно, он уже несколько дней пребывал в мучительных раздумьях, не представляя, что ему делать… а все из-за этих страшных гостей!

Так уж вышло, что Рябе и Мыши надоели яства, которые им готовили служки-кухарики. Каких только кушаний не предлагал ответственный Пыря привередливым насельцам. Тут тебе и ягнятина, и телятина, и дичь, и живая рыба, и отборнейшее зерно, и сыры самые вонючие, и свежая зелень… Но нет, демоны принялись жрать… кормящих их кузутиков.

Схарчили уже пятерых подносчиков еды, и Пыря сильно из-за этого переживал – как бы всех служек дорогие гости не поели. При одной мысли о посланцах Тьмы у шутика шерстка дыбом вставала и на голове, и даже на спинке, а по телу бежала неприятная дрожь, аж коленки слабели. Век бы этих тварей не видать, но приказ есть приказ. Только как его исполнять, если не станет кузутиков?

Сколько бы Пыря ни ломал голову, так ничего и не придумал. А когда в голове пусто, нужно совета просить, да только тревожить господина без важного повода строжайше запрещено… а важное ли это дело? Кузутики-то мелочь, но Ряба с Мышью хозяину нужны, вон какую им встречу устроили, никому другому таких почестей не оказывали! Опять же, приказ был угождать всячески и не гневить, а оголодавшие гости точно разгневаются. И Пыря все же решился.

Робко семеня, вжав голову в плечи и сложив руки на груди, он вошел в Малый зал и уставился на господина, размышлявшего в любимом кресле о чем-то важном. Батюшка Огнегор медленно поднял голову – видать, услышал стук коготков по камню, – но не прогнал. Значит, можно говорить.

Приблизившись к хозяину, личный мохнатый помощник с почтением поклонился и пропищал:

– Йа прийнес вести, пойвелийтель.

Батюшка-Огнегор поморщился, прикрывая лицо рукой, видать, притомился от великих трудов! А может, все же осерчал, но деваться Пыре было уже некуда.

– Эйто… – выдавил из себя шутик. – Эйто… про найших гойстей на трейтьем яруйсе…

– Говори, – отрывисто велел повелитель, встрепенувшись, – не тяни!

И запинающийся Пыря принялся объяснять. Это было трудно, потому что шутик боялся страшных демонов, боялся за свою шкурку, но всего больше – огорчить батюшку Огнегора дурной вестью. У него и так дел великих невпроворот, а тут жалкий Пыря со своим нытьем да жалобами. Шутика била дрожь, язык у него заплетался, но он кое-как добрался до главного, то есть до опасений,