номером «Братского листка», очевидно, для доклада Столыпину. Последний, тяжело больной, 10.III переслал эти бумаги Лукьянову с карандашной запиской: «Не откажите прочитать письмо саратовского губернатора с приложениями на имя Директора моей Канцелярии. Мне кажется, что нарушение постановления Св. Синода и Высоч. повеления не могут быть долее терпимы. М-ство Вн. Дел без промедления перевело царицынского полицмейстера Бочарова, а Пр. Гермоген открыто отказывается подчиниться распоряжению законной власти. На месте это вызывает страшный соблазн и колебания».

Известие о запрете

Тем временем известие о запрете иеромонаха в священнослужении просочилось в газеты. Официальный же указ Синода был послан лишь 3.III. Этот указ, по собственному признанию преосв. Гермогена, его «ужасно поразил». Изумление владыки подтверждает мысль о том, что он не знал о предложении о. Илиодора выпороть власти на царской конюшне.

Вызов и отъезд в Саратов

Преосвященный вызвал своего протеже в Саратов. Выехал о. Илиодор в два часа ночи на 7.III, в отдельном купе I класса. Видно, боялся снова оказаться в одном купе с «бабой», как в прошлый раз.

Чтобы получить эту льготу, о. Илиодор заблаговременно прислал к дежурному жандарму монаха, передавшего просьбу своего начальника. Купе было приготовлено. Туда жандарм и проводил прибывшего на станцию иеромонаха.

После этого «Царицынский вестник» написал, что о. Илиодор явился на вокзал под конвоем жандармов, которые посадили его в отдельное купе и заперли двери. На сей раз дело объяснялось проще. Но не за горами уже то время, когда о. Илиодор будет путешествовать именно так.

В Саратове. Ходатайство еп. Гермогена 9.III

Прибыл он в Саратов 8.III и на следующий день отправился оттуда в Петербург. Одновременно преосв. Гермоген обратился к митр. Антонию с письмом, в котором, снова удостоверяя действительность болезни иеромонаха, просил снять с него запрет: «помилуйте доброго и ревностного труженика церковного, а не болтуна и тем более не лжесловесника иеромонаха Илиодора».

Двумя днями позже из Саратова тому же адресату была отправлена телеграмма за подписью о. Илиодора: «Ваше Высокопреосвященство, умоляю вас как любвеобильного отца скорее провести дело разрешения мне служить. Тяжело. Помогите ради Христа». Дата отправки телеграммы озадачивает, поскольку иеромонаха тогда уже не было в Саратове. Однако лексика этого текста вполне характерна для о. Илиодора.

Посылая своего протеже в столицу, еп. Гермоген рассчитывал скоро увидеться с ним вновь. Секретарь консистории докладывал, что о. Илиодора ждут обратно в Саратове 15.III. По словам «Царицынского вестника», преосвященный будто бы даже телеграфировал илиодоровцам, чтобы не беспокоились об отъезде своего пастыря и надеялись на его окончательное возвращение.

В Петербурге тем временем снова тревожились. 11.III Григоровский протелеграфировал в Саратов: «Уведомите срочной телеграммой, отбыл ли в Минск к месту нового служения иеромонах Илиодор». По-видимому, инициатива этого запроса принадлежала Столыпину. Телеграмма адресовалась уже не епископу, что само по себе было плохим знаком, а секретарю саратовской консистории Никитину. Тот не задумываясь сдал своего начальника, объяснив, что священник выехал в Петербург и ожидается обратно, причем отметил, что «все, касающееся иеромонаха Илиодора, минует консисторию».

В Петербурге (около 14.III)

Не понимая, что за иерархами Синода стоят Лукьянов и Столыпин, о. Илиодор надеялся склонить на свою сторону митр. Антония. Просил только об одном — вернуться в Царицын на Страстную седмицу и Пасху, послужить на подворье в эти великие дни и сдать монастырские дела.

По-видимому, никакого определенного ответа иеромонах не получил. Тогда он заявил преосв. Антонию, что обратится с той же просьбой к своему новому архиерею.

Посетил о. Илиодор и митрополита Флавиана, якобы с целью получить благословение «святого человека». «И что же? — Он от злобы говорить не мог!».

Затем, однако, если верить самому о. Илиодору, он получил утешительные известия: «1909 года, Марта 14 дня, будучи в Петербурге, я от некоторых иерархов, в настоящее время заседающих в Св. Синоде, узнал, что я в тот день разрешен в священнослужении. Вместе с этим я заручился благословением Владыки Митрополита Антония, переданным чрез Епископа Феофана, поехать на Страстную и Пасху в Царицын сдать монастырские дела».

Та же версия о единоличном благословении митр. Антония служить в Царицыне на Страстную и Пасху излагается и биографом о. Илиодора. Но такого разрешения не могло быть, поскольку владыка затем представил дело на рассмотрение Синода.

В Минске (около 15.III)

Как бы то ни было, о. Илиодор смиренно направился из Петербурга в Минск — «во исполнение Указа Св. Синода от 27.XI.1908 года». Тут его давно ждали местные монархисты.

Еще в ноябре «Голос Москвы» справедливо писал, что перевод о. Илиодора в Минскую епархию, место негласных сражений между русскими, поляками и евреями, «не считается, однако, весьма удачным» и «не гарантирует от столкновений на почве национальной». Если бы речь шла не о духовном лице, то к месту пришлась бы пословица о козле, пущенном в огород. О. Илиодор возвращался в Западный край, покинутый им годом ранее, и обретал в Минске, сравнительно с Почаевом, дополнительную мишень для обличительных проповедей — поляков вдобавок к евреям.

Местные союзники были страшно рады приезду такого подкрепления. Газеты писали, что «истинно-русские» жители Минска «ликуют», предполагая встретить нового друга «с хоругвями, со знаменами». Даже место для проповеди уже было назначено — местный монастырь, именовавшийся точно так же, как и царицынский, — Свято-Духов.

Когда же иеромонах наконец приехал (около 15.III), то «его встретили с распростертыми объятиями и горячо убеждали остаться навсегда». Но получили отказ. «Нет, братие мои, не могу, — отвечал о. Илиодор, — тело мое здесь, а душа — в Царицыне».

Встретившись с еп. Михаилом, которого священник «глубоко ценил и уважал как истинного патриота», о. Илиодор изложил ему свою просьбу об отпуске. Преосвященный согласился. Условились о продолжительности отпуска — две недели, то есть до Пасхи.

Окрыленный этим разрешением, о. Илиодор помчался на вокзал и — снова в отдельном купе без «баб» — взял курс на Москву, пробыв, таким образом, на месте своего нового служения всего несколько часов. В Москве пересел на поезд до Саратова.

Синод 17.III

Синод вернулся к илиодоровскому делу 17.III. Кому же, собственно, принадлежала прерогатива давать отпуск о. Илиодору и разрешать ему служить? Как выяснилось, вовсе не еп. Михаилу, в чью епархию он был переведен, а высшей церковной власти. Епархиальному архиерею принадлежало лишь право возбуждения вопроса в Синоде. Поэтому просьбы о. Илиодора отправились в долгий ящик.

18. III митр. Антоний сообщил еп. Михаилу, что ему надлежит не давать о. Илиодору отпуска, а представить эту просьбу на решение Синода. Телеграмма, однако, запоздала, и разрешение уже последовало. Еп. Михаил предпочел скрыть свое вполне естественное и законное благословение, превратившееся теперь в самоуправство, и