На следующий день послеобеденный отдых мадам Петрищевой на тенистой веранде был ознаменован неожиданным визитом художника из соседнего поселка, спросившего, не здесь ли остановился господин Ковач. Пока его искали, пробудившиеся от дневной «сиесты» Аким и Борис, оказавшиеся шапочными знакомцами пришельца, безуспешно пытались выпытать, что за сверток тот принес для «друга Михала».

Но тут появился Ковач, забрал сверток, поблагодарил «коллегу» и, уведя его в свою комнату, сделал ему еще одно предложение. Поглядев на снимки, тот заявил, что никогда не делал портретов по фотографиям. Он, конечно, может попробовать – но тут, по его разумению, годятся только угольные карандаши или пастель. Работу он обещал выполнить к завтрашнему дню – если получится, конечно.

Пока Ковач со своим гостем отсутствовали, Аким и Борис, со свойственной им простотой, развернули сверток, в котором угадывалось два подрамника.

– Что за чертовщина? – пробормотал Аким, разглядывая наброски одной и той же вершины Ай-Петри в разной степени готовности. – Боря, ты что-нибудь понимаешь?

Спустившийся на веранду Ковач отобрал у коллег сверток безо всяких объяснений. Лишь заметив, что у русских, кажется, есть поговорка про любопытную Варвару, лишившуюся носа вследствие своего любопытства.

– Ну-у, брат, такая скрытность – это не по-товарищески, – попробовал разговорить коллегу Аким, однако поймал такой яростный взгляд Ковача, что мгновенно потерял к загадке всяческий интерес.

* * *

Начали терять интерес к «дяде Михалу» и мальчишки Соколовы. Явившись за своими альбомами на следующий день, они застали художника сидящим в той же позе на валуне, в глубокой задумчивости. Правда, на холсте появились очертания горы Ай-Петри, но при них «дядя Михал» так и не взялся за кисти, сколько они его ни просили. Альбомы же он пообещал вернуть завтра.

И действительно, альбомы были возвращены – в каждом из них были пастельные портреты всех трех мальчишек. Явно продвинулась работа «дяди Михала» и на холсте: там появились яркие солнечные блики на волнах у подножья Ай-Петри. Однако на вопрос, когда же будет закончена картина, – «дядя Михал» с грустью сказал, что завтра уезжает. И поэтому вряд ли успеет ее закончить.

* * *

– Мамочка, мамочка, погляди! Дядя Михал нарисовал наши портреты! Только он вредный: мы его просили нарисовать каждого из нас по одиночке, а он… Но все равно – правда, похоже?

…Неизвестный художник действительно постарался. Однако, не зная имен мальчишек и боясь что-то напутать, нарисовал пастелью в каждом альбоме всех троих. На заднем плане заказчик попросил хоть несколькими штрихами наметить море. И это пожелание было исполнено…

Анастасия Петровна с улыбкой разложила на столе альбомы сыновей. И чем больше она их рассматривала, тем больше сжимались ее губы, тем больше они начинали дрожать. Она подняла на сыновей почему-то испуганные глаза:

– Он рисовал это при вас? Ах, по памяти…

Как ни старался художник, времени он обмануть не смог – так же, как и памяти матери. Павлик был одет в «матроску», безнадежно сожженную при утюжке в прошлом году. А у Мишеньки на рисунке были не успевшие отрасти после ветрянки волосы.

– Идите, поиграйте пока, мальчики. Я вас потом позову…

Захватив альбомы, Анастасия Петровна поднялась в свою спальню, где на стене висели фотографии ее детей – начиная с младенческого возраста. Проведя по последним, прошлогодним дрожащими пальцами, она вновь спустилась на веранду, подошла к креслу отца.

Тот за последние дни совсем сдал и почти все время проводил в полудреме, не сразу откликался, если к нему обращались, просил повторить вопрос. Сегодня был день визита доктора, и Анастасия Петровна хотела обратить его внимание на ухудшившееся состояние здоровья отца.

– Отец, я хотела с тобой серьезно поговорить. Папа, да проснись ты!

Петр Романович с трудом вынырнул из полузабытья, поморгал, улыбнулся дочери:

– Настенька… Что случилось, дочка?

– Папа, скажи мне правду, наконец! Ты много раз уверял меня, что мой Мишель умер. Несколько раз ездил его искать, и однажды сказал, что видел в каком-то монастыре его могилу. Это правда?

– Он умер, Настенька… Умер хорошо, как солдат… Не то что я – никому ненужный, угасаю в своем кресле… Свеча догорает…

Анастасия Петровна сорвалась с места, принесла икону Божией Матери, поднесла ее к глазам старика.

– Папа, поклянись перед этой иконой! Поклянись, что Мишель умер!

Старик закрыл глаза, из-под тяжелых морщинистых век выкатились две слезинки.

– Отец, поклянись иконой, поклянись своими внуками, что он умер!

– Я не могу, – после долгой паузы раздельно произнес Белецкий, не открывая глаз. – Настенька, это было так давно… Он взял с меня клятву! Но он не мог выжить, дочка!

Анастасия Петровна поднялась с колен, увидела Булата, встречающего бричку с Венедиктом Сергеевичем. Она машинально ответила на приветствие доктора, шепча:

– Этого не может быть! Не может! – и, словно проснувшись шагнула к доктору: – Венедикт Сергеевич, у меня к вам просьба. Помните, вы рассказывали мне про художника, про Ковача… Я очень бы попросила вас передать ему записку, пригласить его сегодня к ужину, на именины Мишеньки…

– Разумеется, голубушка! Но я не могу, я уже попрощался с ним! Он уезжает сегодняшним поездом. Хороший, но странный человек. – Старый доктор, кряхтя, подхватил свой саквояж. – Приехал на две недели и вдруг уезжает… Он часто улыбался, но глаза его всегда были печальны. Да что случилось, Анастасия Петровна?

Она промолчала, потом снова бросила взгляд на альбомы детей, на отца.

– Доктор, дети говорили, что у него не было руки – правой, левой?

– Кажется, левой. Протез, знаете ли… Сразу-то и не разберешь… Что стряслось-то?

Анастасия Петровна, не отвечая, вернулась к отцу:

– Папа, заклинаю: какой руки не было у Мишеля, когда ты его видел в последний раз? Левой?

– Он взял с меня клятву… Ты была еще ребенком, по сути… А он не хотел быть обузой, чтобы его жалели… Настенька, ты куда?

А дочь уже бежала к Аюпу, который, оседланный, стоял рядом с хозяином. Булат удивился, когда хозяйка вырвала у него из рук уздечку и крикнула:

– Помоги сесть!

До сих пор она никогда не подходила к дикому жеребцу – а сегодня тот покорно позволил чужой женщине взобраться ему на спину – и это тоже было удивительно!

– Хозяйка… Госпожа! Аюп – очень быстрый конь! Будь осторожна, хозяйка!

– Куда это она? – не понял старый доктор.

– Мальчики, я скоро вернусь! – крикнула детям Анастасия Петровна, поворачивая коня в сторону поселка.

– Только не езди по каротка дорога, хозяйка! Там опять смыло мост! – Булат обнял жеребца, что-то шепнул ему на ухо и отступил, легонько шлепнув его по шее.