Нахмурившись, г-жа Соколова взяла запечатанный и ненадписанный конверт, вскрыла, прочла. Собственно, это было не письмо, а короткая записка.

– Не знаю, право… Я никогда не была близко знакома ни с одним художником, но много слышала, что все они пьяницы и сквернословы. Все пачкают своими красками, лезут с разговорами о том, о чем нормальные люди и не говорят-то никогда. – Она возвысила голос: – Папа, слышишь? Какой-то художник, Ковач, просит позволения поработать на натуре на территории нашего поместья! Как ты полагаешь?

Задремавший отец не ответил. Зато доктор, откашлявшись, заступился:

– Ваше право, конечно, Анастасия Петровна, – можете и к черту его послать! Но, справедливости ради, скажу слово в защиту сего типуса: он живет в нашем пансионе уже почти неделю. Тихий и скромный человек, право слово… Никогда от него не то что скверного – грубого слова не слыхал. Грустный какой-то все время… И на словах велел передать – близко к дому не подойдет! Его интересует… как же он сказал? А! Склоны Ай-Петри на восходе и закате, по-моему… Игра теней, что ли… Это на самой границе вашего участка, Анастасия Петровна… Кстати, он и в травах разбирается – спрашивал у меня как у старожила, если ли здесь редкие лекарственные растения. Оч-чень, очень образованный человек! Впрочем, как вам будет угодно!

– Не знаю… Я подумаю…

– По-моему, он положил в конверт свою визитку… Ага, вот она! Михал Ковач – иностранец, надо думать. Кстати, непьющий! У нас в пансионе еще двое с весны живут, художники – так те «не просыхают»! А этот, Ковач, даже толком не «прописался», как они говорят! Из ведерного кувшина молодого вина – выпросили художники-«старожилы» все-таки, «на прописку» – половину бокала еле выпил… Ладно, Анастасия Петровна, я, пожалуй, поеду. К Филимоновым заглянуть еще надо… Прощайте!

Уже из брички, которую почтительно разворачивал Булат, доктор напоследок крикнул:

– Так что передать этому художнику, Анастасия Петровна? Ковачу? Дозволяете границу пересечь, или как?

– Мам, ну, мам! – заныли вертевшиеся поблизости Миша и Павлик. – Мы никогда настоящего художника не видали! Мы бы ему альбомы свои показали!

– Никаких альбомов! – отрезала мать. – Нечего к незнакомому человеку приставать со своими глупостями! Во всяком случае, пока на этого Ковача наш Булат не поглядит! Пусть приходит, Венедикт Сергеевич! – вынесла она, наконец, свой вердикт. – Море-то, оно общее! Если на бережку будет малевать свои опусы – так и Бог с ним! Но в дом не пущу, так и передайте! И близко пусть не подходит!

Доктор помахал на прощанье шляпой, крикнул, развернувшись в бричке:

– А насчет Петербурга подумайте все же, Анастасия Петровна! Ей-богу, подумайте! Прокиснете вы все тут! Прощайте! Через недельку навещу, как обычно!

* * *

На следующее утро мальчики, пошептавшись о чем-то с таинственным видом, отпросились у матери «погулять в роще». Вернулись они только к обеду, с унылыми физиономиями.

– Что, не пришел ваш художник? – поддразнила Анастасия Петровна, потрепав сыновей за отросшие вихры. – Запомните: взрослые люди живут своей, взрослой жизнью! Передумал он, или место, более подходящее для работы, нашел!

Зато Булат вечером доложил:

– Хозяйка, видел я этот художник. Вечером, на закате приходил на берег… Шеловек как шеловек – в белый длинный рубашка, с большой коробка из дерева. Походил, поглядел вокруг. Вежливый – даже поздоровался с Булат! Спросил – где граница поместья нашинается. Завтра утром, сказала, придет…

– Спасибо, Булат, – рассеянно поблагодарила Анастасия Петровна. – Мальчикам только ничего не говори! Будут приставать к нему, отвлекать. Да и мало ли что!

– Беспокоиться не надо, хозяйка! – Булат угрожающе сдвинул брови, положил ладонь на рукоятку внушительного кинжала. – Если нада, Булат из него кишка вынет! Обидеть молодых джигитов никому не дам!

Но сам, видимо, проговорился мальчишкам – на следующий день, еще до завтрака, те тайком убежали из дома – так им все же не терпелось поглядеть на таинственного художника. Заметив, что Булат своим пружинистым шагом пошел на конюшню за Аюпом, а потом, ведя жеребца в поводу, двинулся следом за «молодыми джигитами», Анастасия Петровна успокоилась: тот мальчиков в обиду не даст!

Мальчики вернулись, слегка разочарованные знакомством с художником. Поначалу они, как разведчики, подкрались через кусты к «пятачку» на каменистом пляже, где был установлен мольберт и разложены всякие принадлежности для рисования. Художник сидел на валуне в глубокой задумчивости и глядел на море. Потом, услыхав в кустах шелест и шепот «разведчиков», встал и поманил их к себе. Долго расспрашивал – кому сколько лет и кто чем любит заниматься, как проводят время.

Холст на мольберте был девственно чистым, и на все просьбы мальчишек показать, как надо «по-настоящему» рисовать, их новый знакомец отвечал отказом: то солнце не так светит, то не придуман сюжет… Кончилось тем, что дядя художник выдавил из тюбика немного синей краски и нарисовал на холсте смешную рожицу.

Альбомы мальчишек он просмотрел тоже как-то равнодушно, а просьба нарисовать там их портреты его просто смутила. Он опять забормотал что-то про освещение, а потом неожиданно заявил, что лучше всего у него получаются рисунки по памяти. И попросил разрешения взять альбомы с собой, торжественно пообещав под «честное индейское» вернуть их уже с портретами если не завтра, то послезавтра. Зато тут же показал, как классно он умеет «печь» блины – бросать в море плоские камешки, чтобы они прыгали по волнам, как гуттаперчевые.

В общем, художник оказался самым обыкновенным мужчиной – разве что вместо одной руки у него был протез. Даже про войну не стал рассказывать, где он руку потерял.

Потом по тропке спустился Булат с Аюпом в поводу, и вот тут-то глаза «дяди Михала» загорелись. Не обращая внимания на предостережение Булата и мальчишек о диком нраве жеребца, он запросто подошел к нему. И – о чудо! – Аюп не укусил незнакомого человека, не пробовал лягаться! Он покорно дал погладить себя по длинной морде и шее, похлопать по крупу. Вывод Булата о личности незнакомца был тоже странным.

– Не злой шалавек художник, но, наверное, немножко шайтан!

– Это почему же? – рассмеялась Анастасия Петровна. – Шайтан – и вдруг не злой? Шайтаны – все злые!

– Сам так думал. И первый раз видел, как Аюп к себе незнакомый шалавек подпустил! Знашит, сапсем не шалавек!

– А какой руки у художника нет? – неожиданно проявил интерес к разговору, казалось, дремавший в кресле дедушка. – Левой?

* * *

Когда мальчишки убежали, художник собрал свои принадлежности и поспешил в поселок. Там он разыскал фотографа и спросил, не сохранились ли у него негативы фотографий мадам Соколовой с детьми – по его сведениям, они фотографировались у него в прошлом году.

Крупная купюра оживила память фотографа, а еще одна, обещанная, побудила немедленно начать поиски нужных негативов у себя в кладовой. Вскоре негативы были найдены – и общий снимок мадам с детьми, и снимки одних мальчишек. Ковач попросил как можно быстрее сделать для него увеличенные копии всех снимков.