Однако Ковач, несмотря на застенчивую улыбку и явное смущение столь восторженным приемом, сумел выказать стальной характер. «Прописка»? Да, он уже заказал на вечер ведерный кувшин вина и договорился с местным мясником о свежем барашке, из которого тот же мясник вызвался самолично приготовить настоящий крымский стол с шашлыком и бараньей похлебкой. Местный лавочник-пекарь обещал к вечеру напечь каких-то изумительных местных лепешек, и зелень уже имеется. Так что все будет, господа, но только на закате, на закате, не раньше! Причем на «прописку» приглашаются все жильцы пансионата – иначе в Венгрии не принято, господа…

А пока Ковач попросил Акима и Бориса показать свои работы, чем немало смутил обоих. Оба принялись наперебой оправдывать отсутствие готовых работ депрессией, показали какие-то наброски и девственно-чистые холсты на подрамниках и без таковых.

Потом Ковач продемонстрировал коллегам свой «инструментарий», при виде которого у них потекли слюнки. Они даже выпросили у венгра несколько «лишних» дорогих кистей китайской работы. Потом Ковач выразил желание отдохнуть с дороги и мягко, но решительно выпроводил Акима и Бориса из комнаты. Мелькало иной раз в его взгляде что-то такое, что напрочь отбивало желание спорить…

Обиженные художники отправились в винный погребок Ахмета, обмениваясь по дороге впечатлениями о новом жильце.

– Совсем «зеленый», – поставил диагноз Аким. – Слушай, он даже не знал, что холсты перед работой надобно непременно загрунтовать! Пастель впервые в жизни, кажется, увидел, ха!

– Ага! – поддержал его Борис. – Спросил, не помогу ли я правильно загрунтовать несколько холстов – ну, я ему тут же всучил штук пять своих, готовых! Дал по рублю за каждый!

– Оно и видно, что денег у него куры не клюют, у Михала нашего!

– Где ж он воевал, интересно? – вслух размышлял Аким. – Я спросил – он ответил что-то неопределенное.

– А мне про экспедицию в Тибет что-то пытался «впарить». Может, конечно, оно и правда…

Как только художники ушли, Ковач спустился на веранду, где дремал в кресле доктор Венедикт Сергеевич. У него Ковач поинтересовался, нельзя ли найти в поселке настоящие старые «травники», и показал список растений, которые были ему потребны. Признавшись, что не очень понимает в траволечении, доктор тем не менее сказал, что, по слухам, на окраине поселка живет полусумасшедшая старуха, которую все считают колдуньей именно по причине интереса к различным целебным растениям. И уже шепотом, с оглядкой, добавил, что в этом древнем занятии, видимо, что-то есть: к той старухе бегают иные легкомысленные особы, неосторожно забеременевшие в разгар курортных романов.

Венедикт Сергеевич нарисовал схему поселка с указанием тропинки, ведущей к хижине старухи, подавив в себе желание поинтересоваться, зачем вся эта «дикость» прогрессивному цивилизованному иностранцу.

Второй вопрос Ковача удивил его еще больше: тот спросил, проживают ли нынче в поселке настоящие художники?

– Помилуйте, господин Ковач, а чем вам наши-то не угодили?

– Я имел в виду тех, кто по-настоящему рисует, а не бражничает над пустыми холстами недели напролет, – объяснил Ковач. – Только, ради Девы Марии, не передавайте Акиму и Борису мое о них мнение!

Знал Венедикт Сергеевич и таких художников – во всяком случае, видел во время своих врачебных экспедиций по югу полуострова людей с мольбертами. И объяснил, где и в какое время их можно встретить.

Поблагодарив доктора, Ковач поднялся к себе и появился только часа через два, сменив сюртук столичного жителя на более демократичный дачный наряд – легкие брюки, высокие сапоги, свободная сорочка и курточка венгерского образца. В руке у него был толстый фолиант, в котором доктор тут же опознал справочник растений.

– Пойду по делам! – вежливо улыбнулся Ковач и наотрез отказался от услуг Верочки и Эллочки, вызвавшихся снова его сопровождать.

– Только что приехал – и уже дела? – недоверчиво бросила вслед ему Верочка.

– Просто наше общество его не устраивает, – надулась Эллочка.

Ориентируясь по схеме, изображенной доктором, Ковач прошел через весь поселок и вскоре нашел тропинку, ведущую к хижине «колдуньи».

Старуха встретила его неприветливо – продолжала, не отвлекаясь, разбирать охапку растений, собранных, по-видимому, рано утром. Ковача это не смутило. Он решительно выставил перед старухой подарок – старую каменную ступку, купленную только что в поселке, в лавочке под многообещающей вывеской «Колониальные и археологические товары». Торговец заверил его, что ступке не меньше нескольких сотен, если не тысяч лет, и что добыта она в старинных, полуразрушенных временем могильниках тавров – аборигенов местной земли.

Подарком старуха не шибко заинтересовалась. Покрутила ступку перед глазами, отставила ее в сторону и вопросительно уставилась на гостя: зачем, мол, пожаловал?

Ковач раскрыл перед ней ручной работы «Справочник растений», которому уж точно было несколько сотен лет, справочник, подаренный ему некогда в числе прочего настоятелем монастыря. Книга была не только богато иллюстрирована, между страницами в конвертах из толстой бумаги лежали высушенные образцы растений, какие-то листики и корешки.

Справочником старуха заинтересовалась гораздо больше, чем ступкой. Положив фолиант на колени, осторожно принялась листать его заскорузлыми грязными пальцами. Узнавая растения, восторженно вскрикивала и произносила несколько слов или фраз на непонятном Ковачу языке. Затем, прижав книгу к высохшей груди, задала глазами немой вопрос, не подарок ли также и эта книга? Ковач с извиняющейся улыбкой отрицательно покачал головой и перешел к делу. Он скинул куртку, снял сорочку и повернулся к старухе спиной, демонстрируя никак не заживающую рану. Потом молча, не одеваясь, указал «колдунье» на несколько растений в справочнике, отмеченных закладками.

Пожевав губами, старуха осмотрела его и содрала пластырь, отчего Агасфер зашипел от боли. Сковырнула ногтем остатки мази, понюхала и даже пожевала кусочек. Сплюнув, старуха перешла к переговорам. Жестами она дала понять, что может вылечить гостя. Но кое-какие травы, упомянутые в справочнике, то ли не годятся, то ли тут не растут. Замену надо искать высоко в горах.

Кивнув, Ковач вытащил из кармана пригоршню золотых монет и показал старухе. Но та оказалась упрямой: или книга, или никак! Золотые монеты ей без надобности. Пришлось согласиться. Тогда старуха нарисовала палочкой на земле три солнца и месяц. Стало быть, на подготовку ей понадобится трое суток, а прийти «пациенту» надо будет вечером четвертого дня? Старуха закивала. Тогда Ковач тоже жестами дал ей понять, что «гонорар» будет передан ей только в случае успешного лечения. Старуха не возражала – на том они и расстались.

Одевшись, Ковач зашагал по направлению к поселку, время от времени осматривая окрестности в бинокль. И, наконец, заметил то, что искал: еле заметную фигурку в белом балахоне и с мольбертом – работающего художника. Ковач направился прямо к нему. За два золотых империала он с ним быстро договорился, хотя и вызвал у художника некоторое недоумение. Ковач, однако, был крайне доволен этим знакомством, потому что художник проживал в соседнем поселке, что хотя бы отчасти гарантировало отсутствие сплетен и пересудов.