Крошечную часть своей силы я отдал на то, чтобы получитьтелепатическое представление о нем их глазами: высокий кареглазый человек,желтовато-белая кожа, впалые щеки, редеющие коричневые волосы, сшитый на заказитальянский костюм из блестящего черного шелка, блестящие бриллиантовые запонкина дорогом полотне. Он дергался, шевелил пальцами, почти не мог твердо стоятьна ногах, в голове буйствовали головокружительный настрой, цинизм и безумноелюбопытство. Жадные игривые глаза. Все затмевала безжалостность, и казалось,что в нем присутствует ярко выраженная черта неподдельного, вскормленногонаркотиками безумия. Он гордился своими убийствами не меньше, чем царственнымкостюмом и блестящими коричневыми ботинками на ногах.

Сибил подошла поближе к кровати, и резкий сладкий аромат еечистой плоти смешался с более тяжелым и густым запахом мужчины. Но я вожделелего крови – крови, от которой из моего иссохшего рта чуть слюнки не потекли. Яс трудом сдерживался, чтобы не вздохнуть под одеялом. Я почувствовал, что моетело вот-вот вырвется из болезненного состояния паралича.

Злодей оценивал обстановку, поглядывая по сторонам воткрытые двери, прислушиваясь, нет ли посторонних голосов, обсуждая сам ссобой, не стоит ли обыскать эти фантастические, битком набитые вещами,беспорядочно разбросанные комнаты, прежде чем приступать к делу. Пальцы егоникак не могли успокоиться. Промелькнувшая в его голове мысль ясно дала мнепонять, что он понюхал принесенный Бенджи кокаин и немедленно захотел принятьеще порцию.

– Ну и ну, а ты красотка, юная леди, – сказал он Сибил.

– Хочешь, я подниму покрывало? – спросила она.

Я уловил запах маленького револьвера, засунутого за голенищеего высокого черного сапога, и другого оружия, очень качественного исовременного: абсолютно новая смесь металлических запахов, в кобуре под мышкой.От него пахло и деньгами: характерный несвежий запах засаленных бумажных денег.

– Ну что, мужик, струсил? – хмыкнул Бенджи. – Такоткрыть тебе покрывало? Скажи когда. Вот ты удивишься!

– Да нет там никакого трупа, – усмехнулся он. –Может, сядем, поболтаем? Ведь на самом деле это не ваш номер? Похоже, вас,детишки, требуется воспитать по-отечески.

– Труп весь обгорел, – сказал Бенджи. – Держись,как бы тебе плохо не стало.

– Обгорел! – воскликнул мужчина.

Длинная рука Сибил внезапно отдернула покрывало. По моейкоже скользнул холодный воздух. Я уставился на отшатнувшегося мужчину, в чьемгорле застыл придушенный рев.

– Бога ради!

Мое тело подскочило в ответ на зов полного фонтана крови,как отвратительная марионетка по велению дернувшихся веревочек. Я стукнулся онего, плотно вцепился обожженными ногтями в его шею и слился с ним вагонизирующем объятии. Потом быстро подхватил языком кровь, выступившую изотметин, оставленных моими когтями, и, не обращая внимания на полыхающую в лицеболь, пошире раскрыл рот и вонзил клыки. Вот он и мой!..

Ни рост, ни сила, ни широкие плечи, ни огромные руки,сжимающие мою раненую плоть, – ничто ему не помогало. Он был мой. Я втянулпервый густой глоток крови и подумал, что потеряю сознание. Но тело мое такогоне допустило бы. Мое тело приросло к нему, как будто оно целиком состояло изпрожорливых щупалец.

Его окутанные просветленным туманом мысли моментальнозатянули меня в водоворот образов Нью-Йорка, бездумной жестокости и гротескныхужасов, безудержной, питающейся наркотиками энергии и злобствующей веселости. Япогрузился в эти картины. Быстрая смерть меня не устраивала. Мне требоваласькаждая капля его крови, а для этого сердце должно нагнетать ее без остановки,сердце не должно сдаться.

Если я и пробовал раньше столь крепкую кровь, столь сладкуюи соленую кровь, то я этого не помнил: память просто не способна зарегистрироватьтакой восхитительный вкус, абсолютный восторг утоленной жажды, удовлетворенногоголода, одиночества, растворившегося в жарких интимных объятиях в тот момент,когда меня привел бы в ужас звук собственного бурлящего, напряженного дыхания,задумайся я о нем хоть на секунду.

От меня исходил ужасный шум, противный чавкающий звук. Моипальцы массировали его крепкие мускулы, мои ноздри вжались в его изнеженную,пахнущую мылом кожу.

– М-м-м-м, как же я тебя люблю, я ни за что на свете тебя необижу, чувствуешь, как приятно? – шептал я ему сквозь мелеющий ручееквеликолепной крови. – М-м-м-м, да, как приятно, лучше, чем самый дорогойбренди...

От потрясения и недоверия он внезапно уступил, отдаваясьисступленному бреду, каждому произнесенному мною слову. Я рванул его шею,расширяя рану, поглубже врезаясь в артерию. Кровь хлынула новым потоком.

По моей спине побежали восхитительные мурашки; ониразбежались по рукам, по бедрам, по ногам. Боль и удовольствие смешались, агорячая и живая кровь с силой проникала в мельчайшие волокна моей сморщившейсяплоти, накачивала мышцы под поджарившейся кожей, пропитывая даже костный мозгскелета. Еще, этого мало.

– Не умирай, ты не хочешь умирать, нет, не умирай, –напевал я, проводя пальцами по его волосам и чувствуя, как они становятсяпальцами, а не когтями птеродактиля, как минуту назад. Но они согрелись; по нимразлился огонь, огонь полыхал в моих опаленных руках и ногах, на сей раз смертьнеизбежна, я больше не вынесу, однако пик уже достигнут и пройден, и теперь помне мчались интенсивные успокаивающие спазмы.

Мое лицо накачивалось кровью и горело, рот наполнялся вновьи вновь, глотать стало совсем легко.

– Да-да, живой, ты такой сильный, удивительносильный... – шептал я. – М-м-м-м, нет, не уходи... еще рано, еще невремя.

У него подогнулись колени. Он медленно опустился на ковер, яопустился следом, ласково притянув его за собой к краю кровати, а потом уронилего рядом, и мы лежали, сплетенные, как любовники. В нем оставалось еще немалокрови – столько я в обычном состоянии ни за что бы не выпил, просто не захотелбы.

Даже в тех редких случаях, когда, едва став вампиром,жадный, молодой, я убивал по две-три жертвы за ночь, я никогда ни от кого такглубоко не пил. Теперь я погрузился в темные вкусные отбросы, вытягивая сладкиесгустки из самих сосудов, растворявшиеся на моем языке.

– Как же ты прекрасен... да... да...

Но его сердце на большее было не способно. Оно замедлилось изабилось в неотвратимо смертоносном ритме. Я прикусил кожу его лица и сорвал еесо лба, облизывая густую сеть кровоточащих сосудов, покрывавших его череп. Тамоставалось еще много крови, много крови, скрытой тканями его лица Я высасывалее из волокон и выплевывал их, обескровленные, белые, глядя, как эти отбросыпадают на пол.