Коридор отдела уголовных расследований полнился запахами глинтвейна, кофе и рождественской выпечки, между кофеваркой и торговым автоматом даже стояла страшненькая пластмассовая елочка.

Джон Бронкс сидел в кабинете. Не участвовал в празднике. Вообще-то он никогда не участвовал, не праздновал сочельник, как принято в семьях. Да и раньше редко его отмечал. Помнится, несколько раз – правда, очень давно – в заранее условленное время сидел в комнате для свиданий, с горячим пирогом на шатком столике. Перед свиданием Сэм, как все пожизненно осужденные, пек пирог и варил кофе, и оба они, не говоря об этом ни слова, жевали мягкий пирог, как в любой будний день.

Он смотрел на монитор компьютера. Тревога. Всего несколько минут назад, в маленьком городке в ста десяти километрах отсюда. Сальская полиция выехала туда. Упсальская тоже. У них есть реальная причина не пить глинтвейн.

Бронкс вздохнул.

Стопки текущих дел громоздились на столе.

Легкие снежинки гонялись друг за дружкой по двору Крунуберга.

Всегда найдется кто-нибудь, готовый ради своей выгоды прибегнуть к насилию, и как раз в такие дни вполне резонно задержаться на работе, хотя бы чуть подольше.

Он позвонил Карлстрёму, и когда тот ответил, в трубке слышался шорох шипованных шин по асфальту.

– Ты видел?

Босс был уже на полдороге к дому. Но тем не менее ответил.

– Джон?

– Да?

– Завтра сочельник.

Протяжный, раздраженный звук клаксона. Наверно, водитель позади Карлстрёма.

– И… Хебю? Джон, я даже не знаю, где это. Кажется, в Упсальском округе. Но я знаю, к чему ты клонишь. Это не повод сидеть в управлении. Не наша забота.

Гудков прибавилось; как и Карлстрём, все спешили домой к вечернему джину с тоником.

– Джон? Слушай! Если серьезно. Кто грабит банк накануне сочельника? Тот, кто не уважает традиции.

Треск в трубке. Телефон переложили в другую руку или на другое место.

– Погоди. Надену очки.

Новый треск. Интересно, подумал Бронкс, шеф остановился или медленно едет, отпустив руль и читая текст на мониторе автомобильного компьютера.

Гудки еще громче – наверно, он все-таки едет.

– Два. Два патруля уже на месте. Третий в пути. Можешь посмотреть на своем компе. Сто десять километров, Джон. Пусть они сами решают свои проблемы.

Декабрьская темнота превратилась в нечто яростное, неистовое, в сплошную белую снежную стену, которая окружила их, не давая ничего разглядеть. Резинки дворников тщетно скребли по стеклу, и Аннели опять сбросила скорость – они планировали делать девяносто, но пришлось замедлить до семидесяти, а теперь и до пятидесяти.

По расчетам Лео, они одолели километров десять. Оставалось проехать еще несколько километров по дороге, где не видать ни разметки, ни обочин – один только снег кругом.

Аннели еще притормозила – впереди ползли другие машины.

Две, а может, и больше. Обогнать невозможно. Она попробовала раз-другой, но пришлось остановиться, вернуться в свой ряд. Видимость всего несколько метров, встречных автомобилей не разглядишь, пока не проедут мимо бокового окна.

Но она как будто вполне себя контролирует, пока что. Уверенно держит машину в равновесии, слегка поворачивая руль, обеспечивая сыгранность тормозов, газа, сцепления, едва только шины начинали скользить. Лео коснулся ладонью ее щеки, погладил, она улыбнулась.

Он поправил зеркало заднего вида. Яспер наклонился над ружейным кофром, пересчитывал обоймы и патроны. Иван, за спиной у Аннели, крепко сжимал левую руку в правой, костяшки пальцев побелели, по бледному лбу градом катился пот. Он утирал его грязным носовым платком, который всегда лежал в кармане.

Воздержание.

Раньше отец с ним справлялся – всякий раз, когда по той или иной причине решал не пить. Но не в такой ситуации. Не по дороге с места преступления, из ограбленного банка.

– Если поспишь, папа, будет легче. Откинься назад. Поездка затягивается, но примерно через полчаса будем дома.

И вот тут им встретилась эта машина.

Вообще-то он заметил ее некоторое время назад, яркие лучи фар, пробившие метель. Но только когда автомобили поравнялись, сообразил, кто это.

За рулем человек в форме, один, смотрит прямо перед собой.

А сбоку на машине крупная надпись, сейчас почти неразличимая.

ПОЛИЦИЯ.

Легавые уже здесь.

– Яспер?

– Я видел.

– Держи оружие наготове. И в случае чего оба спрячьтесь под подарками.

Машина проехала мимо. Похоже, на них не обратили внимания.

А под ногами у Лео сумка, набитая деньгами.

– Улыбайся, – сказал он Аннели. – Улыбайся и рули. Мы счастливая семья.

Полицейский был один. Бородка, короткая стрижка. Лет пятьдесят. И смотрел он прямо перед собой, ехал в направлении Хебю и уже исчез в снежной круговерти.

Яспер и Иван снова выпрямились, рождественские подарки на коленях, на полу и у заднего окна. Иван закрыл глаза. Яспер рядом с ним на узком сиденье, открыл кофр, положил туда оружие. И вдруг замер.

– Иван? Спишь? – спросил Яспер.

– Да.

– Где, черт побери, твои обоймы?

– Они нам больше не нужны.

– Где обоймы? Я просто хочу знать, что все там, где должно быть! Это моя работа.

Ивану не нравился человек, сидевший рядом. Но он обливался потом и дрожал изнутри. А потому выполнил приказ, начал искать маленькую сумку, которой полагалось висеть у него на животе.

Но ее не было.

– Их… нету.

– Что значит “нету”?

– Они в… другой машине. Наверняка там.

– В той машине?

– Да.

Лео слушал вполуха. Теперь он обернулся.

– Отец! Черт тебя побери!

– Да?

– Ты брал их в руки?

– Да.

– Без перчаток?

– Кажется… да. Когда складывал вещи. Когда мы переодевались.

– Поворачивай обратно, Аннели!

Яспер наклонился вперед, понизил голос, словно Иван и Аннели не должны слышать.

– Лео. Мы не можем сейчас повернуть. Ты же понимаешь? Не можем возвращаться. Легавые уже там!

– Так мне поворачивать или нет? – спросила Аннели с отчаянием. Она пока что владела собой, но движения становились все более дергаными.