— А как я рада, что буду Джульеттой! Ты и представить не можешь! — пытаюсь пошутить я, а сама думаю: «И хорошо, что не можешь, не нужно представлять мои панику, ужас и страх».

Словно прочитав эти мысли, Марк подбадривает меня:

— Не волнуйся, все будет хорошо…

— Думаешь, меня можно этим утешить? — я подмигиваю и почти сразу цепенею от собственной наглости.

Ухмыляясь, он легонько треплет меня по затылку. Поворачиваюсь в его сторону, красивые глаза Марка улыбаются мне, его губы растянуты в улыбке. В этот момент он похож на чеширского кота. Я смеюсь вместе с ним…

Но вдруг входит она — красивая, изящная, ей явно далеко за тридцать. На ее ухоженном лице, помимо приклеенной улыбки, застыло унылое равнодушие ко всему, что она видит вокруг. Эта леди вроде бы здесь и не здесь, с нами и без нас. Как слепая. Таких персонажей полно в светской хронике. Рядом с ней тяжело думать и сложно дышать. Вот и сейчас мне кажется, что я делаю это слишком громко.

— Ну, как ты тут?… Как вы тут? — говорит она, и в этот миг все мои недавно возникшие иллюзии рушатся.

Сделав неопределенное движение рукой, она берется за стопку распечатанных листов. Марк отзывается на этот призыв: пересаживается к ней поближе, касается ее руки. Всем телом она подается к нему, и я краснею. «Это конец», — думаю я. Это не трагедия «Ромео и Джульетта», это моя драма, и здесь присутствуют все ее главные герои: соблазнитель, светская львица и я — безродная Золушка.

— Знакомьтесь, это Ирина, а это Юля, — говорит Марк, отрываясь от своей дамы.

— Да, да, Джульетта, — улыбается «львица» и смотрит в мою сторону, но не видит.

Он обращается с ней как с женщиной, к которой питает глубокое уважение. Сейчас это не тот Марк, который охотно подтрунивает надо мной или похлопывает меня по плечу в знак поддержки. Взрослый мальчик играет во взрослые игры. Я замерзаю…

И начался ад…

Вот с губ моих весь грех теперь и снят.

— Стоп! Юля, не бойся ты его так. Ты чего дрожишь? Да, ты должна робеть, смущаться, но — не бояться! Понимаешь? Это один из ключевых моментов, — режиссер напорист как никогда, и его жесткий тон пугает меня еще больше.

— Постараюсь, — говорю я.

Да, старик выполнил свое обещание, чего-то там разглядел во мне и дал мне шанс… Но — как можно разглядеть во мне то, чего я сама в себе не вижу? Отчаянье. Сплошные муки, боль. Хочется все бросить и уйти.

— Ребята, — режиссер обращается ко мне и Марку. — Может, имеет смысл оставить вас наедине, чтобы вы пообщались, привыкли друг к другу. Или… или лучше сходите куда-нибудь вместе в свободное время! Вина выпейте вместе, что ли… или как там сейчас расслабляется молодежь…

— Хорошо, — понуро отвечает Марк.

Но я-то знаю, что ничего хорошего в этой затее нет. Я могу пересчитать по пальцам фразы, которые он сказал мне после нашей совместной ночи. А после того, как на горизонте замелькала Ирина, ничто не может заставить меня испытать большую досаду и больший трепет, чем встречи с ним. Теперь они происходят все чаще и чаще, а моя боль все сильнее и сильнее.

Вот с губ моих весь грех теперь и снят.

— Стоп! Это ужасно. Что за лицо такое страдальческое? У нас крупный план! И ты не Анна Каренина, которая готовится броситься под поезд, ты — Джульетта, и ты только что впервые поцеловалась со своим возлюбленным…

Ужасное чувство, преследующее меня с тех пор, как другие поверили в меня больше, чем я сама, — страх. Я испытываю его в моменты, подобные этому, когда боюсь прилюдно сделать что-то не так. Сейчас я понимаю, что боялась и прежде, просто одиночество вытесняло эти переживания. Теперь же, когда у меня нет времени лелеять свое одиночество, страх полностью поглощает меня. Больше всего я боюсь разоблачения — вдруг однажды все проснутся и скажут: «А зачем она нам? Кто позвал и что нам с ней делать?» И меня выгонят, обвинив, что я притворялась не той, кем на самом деле являюсь…

— Стоп. Я не понимаю, Юля, что происходит… Ты впервые, понимаешь, впервые в жизни целуешься с парнем! Вспомни свой первый поцелуй! Вспомни этого парня, представь его сейчас перед собой. Представь, что это с ним ты сейчас целуешься, с ним!

Никто не знает, что мне незачем напрягать воображение, чтобы представить своего первого парня. Марк стоит передо мной. Вот он — близкий и далекий. Парень, подаривший мне первый поцелуй, и есть мой Ромео — и в этом основная проблема. Он и не помнит, что стал для меня главным героем. Моей первой и пока единственной любовью. Маринка называет его чемпионом большого секса, и когда она так говорит, мне хочется навсегда стереть из памяти свою первую ночь.

— Марк, обними ее так, как ты можешь. Да-да, так. Юля, бери пример с Марка.

Я стараюсь, видит бог, стараюсь, представляю рядом не Марка, а какого-то другого идеального Ромео. Такого же красивого внутри, как и внешне. Но, видимо, такие парни не могут существовать даже в моем воображении, поэтому у меня ничего не получается…

— Так. Все. На сегодня все свободны. Юль, тебе нужно отдохнуть. Надеюсь, завтра в тебе проснутся чувства к нашему Ромео, — режиссер кивает в сторону Марка и смеется своей, как ему кажется, отличной шутке.

Мне не смешно. Сегодня Марк тысячу раз поцеловал меня и не сказал ни слова.

* * *

С тяжелой головой и дрожащими от нервной усталости руками я иду вдоль набережной, не замечая ни пронзительного ветра, ни бушующей, сопротивляющейся этому ветру воды. Достаю телефон, чтобы позвонить Димке. Он практически единственный человек, которому я звоню сама. Кроме мамы. Я выбираю свой последний исходящий вызов — и на экране отображается неизвестный мне номер.

— Черт! — нажимаю сброс.

«Черт, я же давала телефон Марине», — думаю я, а телефон уже звонит: кто-то из Маринкиных контактов мне перезванивает. Брать или не брать? В конце концов тщеславие побеждает. Решив, что актриса не должна прятаться, я отвечаю на звонок.

— Извините, перепутала…, — начинаю я, но мужской голос не дает мне продолжить.

— Ты знаешь, что такое любовь?

— Что?

— Я говорю: любила ли ты кого-нибудь?

— Что за бред? Вы кто?

— Бред… как грубо…

Мужчина говорит, немного растягивая слова, одновременно и ласково, спокойно, и жестко, бескомпромиссно. Этот голос нравится мне с первых мгновений.

— Марк?

— Это тот напыщенный идиот, который вечно играет роль страдающего принца? Очень смешно. Нет, я не принц, — насмехается голос.