Когда подоспел врач, ребеночек был уже у Брижит на руках. Роды принимала медсестра.

Через день я пришла их навестить и столкнулась с Лораном – он нервно бродил туда-сюда по коридору и курил. Глядя на него со стороны, можно было подумать, что он не дочку получил, а дурное известие. Мы пошли в отделение для новорожденных, и я сказала сестре, что сама угадаю, где Фабьена. Она одна из всех была с темными волосиками и одна ревела. Я указала на нее – и по изумленному лицу Брижит поняла, что угадала.

В первые годы я часто приходила к ним помочь по хозяйству и с малышкой. Фабьена не может этого помнить, но я баюкала ее ночи напролет, потому что они не знали, что с ней делать. Она же почти все время плакала. Ее и сейчас что угодно может довести до слез.

Забавно, как это она сходу решила, что, раз уж мы отныне соседки, ее долг обо мне заботиться. Мне-то помощь как раз не нужна. А вот ей – да, только просить о помощи она боится. Я просто хочу быть рядом с ней, как раньше. А жить в Дэмоне больше не хочу. Любопытно, что еще может дать мне жизнь. Я вот уже два года как на пенсии – и все два прожила на полную катушку! Фабьена говорит, что в Сент-Огюсте я скоро и кавалера себе найду. Что ж, постараюсь, чтобы эти слова поскорее сбылись…

«Stayin’ Alive»

Знаменитая жестяная коробочка зеленого цвета. Когда Этьен рассказал мне о ней, я сперва не поверила. Порой я склонялась к мысли, что он ее просто выдумал, чтобы привлечь к себе мамино внимание. Ну что отец мог там прятать? Сколько я его помнила, он был человеком открытым, говорил смело и громко. Его самоубийство убедило меня, что в душе он скрывал куда больше, чем в какой-то несчастной коробочке.

Я долго сердилась на Этьена, что он стормозил и не открыл ее прежде, чем отец поймал его с поличным. Подростком я целые дни прочесывала гараж, облазила его сверху донизу в поисках проклятой коробки.

Мы частенько гадали, что там может быть внутри. Этьен был твердо убежден, что отец вел двойную жизнь и втайне ото всех торговал наркотиками. Мама считала, что он прятал в коробочке любовные письма из прошлой жизни. Звучит, конечно, романтично – вот только стал бы отец так гневаться из-за пары страстных посланий?

Меня же прельщала мысль, что коробка – это тайник с его детскими секретиками. Мне представлялись зеленые солдатики, волчок, бейсбольные карточки, засохшая жвачка в розовой обертке. Но из-за них тоже было бы смешно беситься. Шли годы, и постепенно мы оставили надежду раскрыть когда-нибудь тайну зеленой коробки.

Я горько плакала в объятиях Шарля от мысли, что там могут скрываться послания вроде того, что отец оставил мне перед смертью.

Фабьена,

Как объяснить тебе?

У меня в голове черная дыра, она затягивает меня.

Если с тобой такое случится, посади внутри цветы, пока дыра не разрослась. Затыкай луковицами малейшие ямки. Всегда наполняй голову цветами, Фабьена. Всегда.

Я думал, что я сильнее.

Я ждал слишком долго.

Прости.

Папа

– Может, там вообще пустяк какой-нибудь…

Пытаясь меня утешить, Шарль только подлил масла в огонь.

– То есть как это – пустяк? Разве пустяки так прячут? Мы ее годами найти не могли; если б там был пустяк, давно бы нашли уже. И как прикажешь мне спокойно жить, когда из каждого угла на меня выскакивает прошлое? «Привет, что-то вам слишком хорошо живется, дай-ка подгажу!»

Я закричала. Затем встала и решила, что неплохо бы сейчас полить растения – надеясь, что вода сможет потушить обжигающий мою душу огонь.

Шарль минут десять наблюдал за моими действиями, а потом не выдержал и сказал:

– Ты что, вздумала их залить?

Я даже не заметила, сколько раз умудрилась сбегать от раковины к горшкам и обратно. На пол текло отовсюду. Мысли мои были заняты другим. Тетя твердо хотела открыть коробочку сама, без свидетелей, и потому так спешила спрятаться у себя на этаже – чуть ногу мне дверью не раздавила. Почувствовав, что лью воду себе на носки, я поставила лейку и бегом бросилась вниз, к тете. Я ощущала, что не побоюсь даже надавить, если она станет отпираться.

Я постучала, подождала. Старые доски предательски выдавали каждый тетин шаг, и я расслышала, как она подкралась к двери, чтобы посмотреть в глазок.

Я отступила и натянула самую широкую улыбку, какую только могла. Из-за двери послышался вздох.

– Тетя? Можно тебя спросить?

– О чем?

Голос у нее был сухой. Моя улыбка сразу испарилась.

– Не помнишь, как звали того мужчину, который купил дом, где я маленькой жила?

– Жан-Ги Бибо.

– Неслабое такое имечко, да?

– А?

– А ты попробуй произнести по слогам: Жан-Ги Би-бо. Первый слог имени возникает во рту спереди, второй – в задней части нёба, а фамилия соскакивает прямо с губ.

– Не понимаю, о чем ты, но Жан-Ги не слабак, это уж точно.

Разговаривали мы все еще через дверь.

– Ты мне так и не откроешь?

– Мы с ним вместе работали. Как только я узнала, что Брижит собирается продать дом, то сразу же о нем вспомнила. Он давно уже подумывал перебраться в Дэмон. А сейчас он ремонтировал гараж и нашел коробочку. Наутро позвонил мне и сказал. Ты это хотела услышать?

Я не выдержала и попыталась повернуть ручку, но дверь была заперта.

– Что там было?

– Я ее еще не открывала. Потом вместе посмотрим, ладно?

– Я не против, вот только пока не научилась просачиваться сквозь двери, тетушка.

Тетя не ответила и не отперла. Подождав немного в тишине, я прислонила ухо к двери, прислушиваясь. Откуда-то из глубины звучала песня «It’s too late»[5] в исполнении Кэрол Кинг. Я дождалась припева и, когда он начался, отступив от двери, стала подпевать и плясать под музыку. Я знала, что тетя следит за мной через глазок. Обычно она рассмеялась бы и сказала, что я плохо пою, но в этот раз никакой реакции не последовало. Я снова подошла к двери и прижалась к ней ухом.

– Тетя?

И тут я услышала, как что-то с глухим звуком упало на пол. Я машинально начала толкать дверь, хотя уже знала, что она заперта. Я закричала Шарлю, чтобы принес связку ключей. Еще минута – и вот я стою на коленях рядом с тетей. Скорая уже в пути, и Мари-Элен, диспетчер службы 911, пытается привести меня в чувство по телефону:

– Фабьена, успокойся. Ты нам нужна.

– Да спокойна я, спокойна!

Как бы не так. Руки тряслись, сердце стучало в висках – как всегда, когда я волнуюсь, – и вдобавок меня тошнило. Тетя лежала на полу: цветастая рубашка задралась на животе, медальон лежит на подбородке, на лбу струйка крови. Видимо, падая, она ударилась головой о тумбочку у двери. Я кляла себя за то, что поставила сюда эту тумбочку – но тогда мне казалось, что на нее удобно будет класть ключи и письма.

Тетя моя всегда была большой кокеткой. Думаю, она была бы рада, если бы я потратила пару секунд, переложив медальон ей на грудь и заправив рубашку в брюки. Но в голове был туман, а тело – приковано к телефону, на котором я и старалась сосредоточиться, хотя фоном еще звучала Кэрол Кинг. Я метнулась к радио и выключила его.

Шарль позвонил брату, но тот был на консультации. Я передала ему свой телефон, и он включил громкую связь, чтобы я слышала инструкции диспетчера. Я начала делать тете массаж сердца, потом, опустив ей подбородок, два раза вдохнула воздух в рот – точно так, как сказала Мари-Элен. Послушно следуя указаниям, я мерно и энергично надавливала на середину грудной клетки – но тут диспетчер, к моему ужасу, сказала, что толчки