Они обе встретили меня очень приветливо, усадили пить чай свишневым вареньем. Так что мой торт пришелся очень кстати. И я рассказала вдруги про вчерашнего хамского капитана Ваню, и про сегодняшнего следователя. ТамараВасильевна посочувствовала мне и пошла в комнату смотреть свой любимый сериал.А мы с Надеждой налили еще по чашечке ароматного чаю с мелиссой и уселисьпоудобнее.

— Маша, а что вы сами-то об этом думаете? —спросила она, внимательно глядя мне в глаза.

— Все это очень странно. Есть у меня в доме одна вещь,которую можно украсть.

Вещь старинная… Но ее-то как раз и не взяли, хотя могли.Если муж послал того рыжего, чтобы он ее забрал…

— Но ведь это очень рискованно, — перебила меняНадежда, — не полный же дурак ваш бывший муж.

— Раз оказался подлецом, почему не может бытьдураком! — резко сказала я. — Про него теперь я во что хочешь поверю.

— Допустим, — осторожно сказала Надежда, —допустим, что тот рыжий как-то связан с вашим мужем и перстнем. Вы уж меня,Маша, извините, — пояснила она, — но ваш сын нам про перстеньрассказывал, бормотал, что такое интересное кольцо…

— Час от часу не легче! — простонала я. —Одни неприятности с этим перстнем!

— Не беспокойтесь. Он ребенок, не понимает еще. Здесь вдоме он ни с кем не общается, а тетка моя не из болтливых, вы же знаете. Таквот, я продолжаю. Если рыжий влез к вам за перстнем, то кто же был тот второйчеловек, который был у вас до него? Что он искал и почему не взял перстень?

— Он вообще ничего не взял, — пробормоталая, — у меня абсолютно ничего не пропало. Его спугнули, что ли?

— Его спугнул этот рыжий, с наколкой.

Но до этого он успел обшарить вашу квартиру, причем искал,как вы говорите, что-то бумажное, если рылся в книгах, старых газетах иоткрытках. И это что-то для него очень важно, раз он решился ради этогочеловека убить. Не было никакой драки, а было хладнокровное убийство.

— Почему вы так решили? — недоверчиво спросила я.

— Как вы говорите, убитый лежал?

Я встала и показала ей, ведь наши с Тамарой квартиры былиодинаковыми.

— Вот видите, убийца услышал, что кто-то открываетдверь. Спрятался вот тут, за углом, а потом сразу нанес удар вошедшемучеловеку. Вы же сами говорили, что в прихожей никакого беспорядка, все какбыло.

А если бы в таком маленьком помещении дрались двое здоровыхмужчин, как бы выглядела ваша прихожая?

— Пожалуй, вы правы, — неохотно признала я, —но тогда, значит, мне повезло.

Потому что если бы не рыжий, то я бы вошла в квартиру иполучила бы удар ножом.

— Думаю, вас бы он увидел в окно, — успокоила меняНадежда, — а рыжего он не знал, вот и пропустил.

Я перевела дух и рассказала ей про ключи.

— Понимаете, четыре ключа, а у меня на связке всеготри, четвертый я выбросила за ненадобностью. И у бывшего мужа тоже было три.

— Очень интересно! — оживилась Надежда. — Авы раньше не давали ключи соседям или родственникам?

— В том-то и дело! У мамы ключей от моей квартиры нет,а у свекрови они были.

Висели на гвоздике в прихожей возле счетчика. Но я на нихдумать не могу. Свекровь пожилая, муж у нее сейчас вообще на улицу не выходит.Живут они в старой квартире на улице Марата очень уединенно, к ним редко ктозаходит.

— Раз ключи на гвоздике висели, кто угодно мог зайти икопию сделать! — упрямо сказала Надежда.

— Но зачем? Зачем кому-то мои ключи?

— Вы уверены, что ничего не пропало?

— Абсолютно, — твердо ответила я. — Ну ладно,нам уже пора.

— Машенька, — в кухню вошла ТамараВасильевна, — все собираюсь тебе отдать.

Спасибо большое, узор я сняла. — Она протянула мнеальбом с красивой вышивкой на обложке, увидев которую, Надежда сделала стойку.

— Какая работа! Кто же это вышивал?

— Родственница моего бывшего мужа, старушка славная.Умерла несколько лет назад. Я взяла этот альбом на память.

— А можно мне посмотреть? — Надежда протянула рукук альбому. — Обожаю старые фотографии, на них все такое красивое…

Я подсела к ней и раскрыла альбом.

— Вот она сама, баба Варя, в молодости — простокрасавица!

— Да, очень хорошенькая… А это что за костюм —маскарадный, что ли?

— Она ведь была цирковой актрисой — знаете, велосипедыесть такие одноколесные, и еще по канату, кажется, ходила… Так странно быловидеть ее глубокой старухой…

— Очень интересно. А это кто?

— Это — известный укротитель тигров Кульчинский. В товремя известный. Сейчас его уже никто не помнит. Она говорила, что у них былроман.

— Ну надо же… — Надежда перевернула страницу. — Аэто кто?

— Да я и не помню. Кажется, фокусник, и вот она с нимрядом, смотрите, какая шляпка смешная! И на этой странице тоже она, в цирке, закулисами.

Везде были фотографии бабы Вари, от страницы к странице онастарела. Рядом с ней были разные мужчины, как правило — довольно интересные,многие — явно цирковые артисты. Фотографии подходили к концу, альбом был заполнентолько наполовину. Характер их постепенно менялся: если на первых страницахбыли расположены красивые, чуть коричневатые, изящно отретушированные снимки наплотных матовых карточках, то дальнейшие фото становились все болееневыразительными и простыми.

Но все фотографии объединяли две черты: во-первых, все онибыли достаточно старыми — самой новой из них было не меньше тридцати лет, и,во-вторых, на всех этих фотографиях люди позировали. Они знали, что ихфотографируют, готовились к снимку заранее, старались выглядеть лучше иинтереснее. Но в самом конце нам попалась карточка, которая сразу выбилась изобщего ряда.

Я задержалась на этом снимке и, покосившись на Надежду,увидела, что она тоже пристально его рассматривает. На этом снимке былаженщина, но она не позировала. Нет уж, что-что, а она точно не позировала.Женщина на фотографии кричала, лицо ее было искажено ужасом.

— А это кто? — изумилась Надежда, но я пожалаплечами.

— Понятия не имею. Мне кажется, что эту фотографию яникогда раньше не видела. Она настолько непохожа на все остальные, что я бы ееобязательно запомнила.

Когда баба Варя показывала мне этот альбом, этого снимка небыло.

— Начать с того, что она цветная, — вставилаНадежда, — а все остальные сделаны в такие времена, когда цветной фотографиине было и в помине. Судя по костюмам, — Надежда смотрела на фотографию свсе большим интересом, — в этом альбоме нет ничего, относящегося не толькок девяностым, но и к восьмидесятым годам. Пожалуй, даже к семидесятым. Самоепозднее, что я здесь вижу, если не ошибаюсь, конечно, — это конецшестидесятых. Очевидно, баба Варя с тех пор перестала фотографироваться: ейстало грустно смотреть на свое стареющее лицо. А эта фотография выбивается извсех остальных. Тем более вы говорите, что никогда не видели ее прежде.