— Вижу, что кактус, а какой именно — не могу понять. Новсе равно. Позвоню Сене Гурковскому, он большой специалист по кактусам, все проних знает.

— И зачем вам знать про кактус? — невежливопоинтересовалась я, потому что все Надеждины манипуляции вызывали у менянедоверие.

— Затем, что раз уж мы приняли как гипотезу, что все,что изображено на фотографии, — правда, — терпеливо началаНадежда, — то хорошо бы узнать для начала, кто такая эта женщина. Умерлали она или спаслась. Окно на снимке самое обычное.

Без особых примет, могу сказать только, что оно находится вдоме, построенном лет сто назад. А кактус — все же какая-то индивидуальнаячерта…

Не откладывая дело в долгий ящик, Надежда тут же набраланомер телефона своего знакомого специалиста по кактусам. Но тут нас постиглоразочарование: Надежда не общалась с Гурковским около года, и оказалось, чтосудьба его сделала за это время крутой поворот: все семейство уехало напостоянное жительство в США.

— Ничего страшного, — не унывала Надежда, —придется обращаться в городской клуб, уж там наверняка помогут.

Лешка наелся у Тамары сладкого под завязку и вечером есть непросил, поэтому я с облегчением закрыла дверь на кухню. Головная боль немногопрошла, настроение было, как всегда в последнее время, совершенно безразличным.Меня ничто не трогало — ни хорошее, ни плохое. Нельзя сказать, что бы я жалеласебя — этого тоже не было, просто меня абсолютно ничего не волновало. По утраммне не хотелось вставать, не хотелось умываться, есть, пить — словом, не хотелосьжить. Если бы не Лешка… Я твердо знала одно: если меня не станет, с такимпапочкой ребенок пропадет. Я не могу оставить ребенка на произвол судьбы, разуж родила его.

В квартире было тихо, только из ванной доносился плеск:Лешка моется теперь самостоятельно, потому что у меня нет сил. Проходя мимозеркала, я равнодушно скользнула по нему глазами. Мой бывший муж не нарочноорал, что я стала страшная, что смотреть на меня противно. Это верно:болезненная худоба, впалые щеки. Синяки под глазами. Волосы такие короткие, чтодаже расческа не нужна. После неудачных родов они стали так лезть, и впарикмахерской сказали, что если бы я промедлила еще немного, то стала былысой.

Муж не стал бы прохаживаться насчет моей внешности, если бызнал, как мало меня это волнует.

Я села на диван и укрылась пледом. Однако если уж я решилапродолжать такую, с позволения сказать, жизнь, то надо поду-. мать, на что мы сЛешкой будем жить. Муж дает деньги только на Лешку, дает мало, а если мы будемпродолжать ругаться из-за перстня, то он может и вообще перестать платить.Немного подбрасывают мои родители, но это тоже весьма нестабильно. Мать во всемобвиняет меня, говорит, что не надо было рожать второго, надо было вцепиться вмужа и держаться за него руками и ногами, раз уж я ничего не умею делать и не всостоянии сама себя содержать. Возможно, она права, но теперь ее советы помогутмне, как мертвому припарки. Следует срочно искать работу, но где? Специальностиу меня никакой, после замужества я вообще не работала.

Куда идти? В торговлю, в ларек? Там надо сидеть с утра довечера, а мне не с кем оставить Лешку. Ни о какой физической работе не можетбыть и речи: я слишком слаба, вымыть пол в собственной кухне для меня огромнаяпроблема. Кроме того, надвигается лето, врач при выписке из больницы сказал,что если я не проживу на даче хотя бы месяца полтора, то следующей зимой простозачахну. У свекрови есть дача, но туда ни за что не поеду. И Лешку не пущу.

— Мама! — послышалось из ванной, разумеется, сынзабыл полотенце.

Воды на полу было море. Я вытерла насухо сначала сына, потомпол, причем после этого пришлось посидеть немного в коридоре, опираясь о стену:голова кружилась, и перед глазами плясали красные точки. Какая уж тут работа,если малейшее усилие вызывает такие последствия!

— Иди ложись! — сказала я слабым голосом.

— Мам, ну ты же обещала! — канючил Лешка.

— Ну хорошо, хорошо.

Такой уж у нас уговор: когда он вымоется сам, мы играем вперстень. Лешка уселся в кровати, положив под себя две подушки, я залезла вкладовку и достала замшевый потертый мешочек, а из него — металлический ларчик.Пальцы мои неуверенно ощупывали крышку.

— Леша, попробуй сам. У меня опять не получается.

Лешка справился мгновенно — нажал крошечную пружинку, иларчик раскрылся.

Вот он, заветный перстень. Лешка в который раз уставился нанего, как зачарованный. Камень был черно-дымчатый и какой-то глубокий. А вокругстолько всего! Лешка все смотрел и смотрел на золотых чудовищ и диковинныерезные листья, а я погружалась в глубину камня…

— Мама, очнись! — звал Лешка.

— Да, сынок, начинаем.

И мы целый час придумывали с ним чудные истории про пиратов,про парусные шхуны, разбивающиеся о рифы, про сокровища, зарытые на необитаемыхостровах, про привидения в старых замках, про замурованных в стенах узников,про подземные ходы и прекрасных принцесс, томящихся в высоких башнях. Принцесся добавляла лично от себя. Лешку больше интересовали пираты и оружие.

Сын заснул, я тоже улеглась, убрав перстень, но сон не шел,хотя я чувствовала себя очень усталой.

Как же мы с Лешкой будем жить дальше?

У меня нет ничего, кроме этой запущенной квартиры на пятомэтаже, где летом невыносимо жарко от накалившейся крыши, а зимой постоянныепротечки. Ни одежды, ни мебели. Лешке я вяжу и перешиваю из старого, а недавномать принесла целый пакет детского барахла от своей приятельницы.

Свет не без добрых людей! Но, однако, всю жизнь побиратьсяне будешь.

Может быть, продать этот чертов перстень? Вещь, несомненно,ценная, иначе мой бывшенький не стал бы так стараться.

Получить много денег, поменять квартиру, найти для Лешкиприличную школу.., заняться своим здоровьем…

Но как конкретно можно это сделать?

Если отнести перстень в антикварный магазин, то там обманут,обведут вокруг пальца, предложат гроши да и их не заплатят.

Вид у меня сейчас нищий, что соответствует действительности,так что церемониться там со мной не станут.

Если же обращаться в музеи, в Эрмитаж, например, то там слюдьми, что называется, с улицы, тоже не больно-то разговаривают, а знакомых уменя в антикварном мире нет.

И потом, в музеях денег мало, так что настоящую цену тамтоже не дадут.

Я вспомнила вдруг, как умирающая баба Варя шептала мнехрипло, что перстень особенный, что его нельзя продать или украсть, что онприносит счастье владельцу…

Не могу сказать, что перстень принес мне много радости,усмехнулась я про себя, но все же… Лешка так любит играть с ним, и баба Варяверила, что я сберегу ее талисман.