– Идите-ка сюда, взгляните, – позвал он. – Я покажу вам чудонаших дней.

– Эдди, спусти меня на землю, – сказала Сюзанна.

Эдди выполнил просьбу, и Сюзанна, опираясь на руки и помогаясебе культями ног, проворно двинулась туда, где над широкой, обмякшей медвежьеймордой на корточках сидел стрелок. Эдди, присоединившись к ним, заглянул впросвет между плечами товарищей. Почти целую минуту все трое в сосредоточенноммолчании предавались созерцанию; тишину нарушала лишь перебранка ворон,по-прежнему круживших в небе.

Из глазницы вялыми струйками сочилась густая кровь. И всеже, увидел Эдди, не одна толькокровь. Из раны вытекала и другая жидкость –прозрачная, источающая запах, который ни с чем нельзя было спутать: ароматбананов. А среди хрупкого сплетения белесых волокон, образующих стенкиуглубления, Эдди разглядел вделанную в живую ткань сетку каких-то жилок. Ещениже, на дне впадины, то вспыхивала, то гасла алая искра. Она высвечивалакрошечную металлическую пластинку, испещренную серебристыми закорючками того,что могло быть только припоем.

– Да это не медведь, а какой-то хренов Сони Плеер, –пробормотал Эдди.

Сюзанна оглянулась:

– Что?

– Ничего. – Он быстро взглянул на Роланда. – Не опасносунуться внутрь, как думаешь?

Роланд пожал плечами.

– По-моему, нет. Если в этом создании и сидел демон, онизгнан.

Эдди вытянул мизинец и стал медленно опускать его вглазницу, подсознательно настроившись отдернуть палец, если почувствует хотьмалейший укол тока. Он коснулся сперва холодеющей мякоти внутри углублениявеличиной едва ли не с бейсбольный мяч, потом – одной из жилок. Но это была нежилка; это была паутинно-тонкая стальная нить. Эдди убрал палец и увидел, каккрохотная алая искорка в последний раз моргнула и погасла навсегда.

– Шардик, – пробормотал Эдди. – Я знаюэто имя, но не могусообразить, откуда. Тебе оно что-нибудь говорит, Сьюзи?

Сюзанна помотала головой.

– Штука в том, что… – Эдди беспомощно рассмеялся. – У меня кнему цепляются кролики. Ну, не маразм?

Роланд встал. В коленях у него что-то звонко хрустнуло,словно грянули два выстрела.

– Нам придется перенести лагерь, – сказал он. – Здесь земляопоганена. Другая поляна, та, куда мы ходим стрелять, будет…

Он сделал шаг, другой, дрожащие ноги подкосились, и стрелокрухнул на колени, сдавив руками клонящуюся долу голову.

Эдди с Сюзанной испуганно переглянулись, и Эдди однимпрыжком очутился рядом с Роландом.

– Что с тобой? Роланд, в чем дело?

– Мальчик был,– невнятно и едва слышно пробормотал стрелок.И сразу же, на одном дыхании, глухо проговорил: – Никакого мальчишки не было.

– Роланд? – спросила Сюзанна. Она подползла к стрелку,обвила рукой его плечи и почувствовала, что он дрожит. – Роланд, что?

– Мальчик, – Роланд поднял на нее затуманенный плавающийвзор. – Мальчик. Всегдаэтот мальчик.

– Какоймальчик? – отчаянно завопил Эдди. – Какоймальчик?

– Раз так, идите, – вымолвил стрелок. – Есть и другие миры,не только этот. – И лишился чувств.

Вечером того же дня три пилигрима сидели вокруг громадногокостра, который Эдди с Сюзанной развели на поляне, прозванной Эдди тиром. Взимнее время поляна эта, открывающаяся в долину, не годилась бы для стоянки, носейчас подходила как нельзя лучше. В мире Роланда еще стояло позднее лето.

Над головой чернел высокий свод небес, испещренный,казалось, целыми галактиками. Впереди, почти точно на юге, за рекой тьмы –долиной – Эдди была видна встающая из-за далекого невидимого горизонтаПраматерь. Он поглядел на Роланда. Стрелок, нахохлившись, сидел у огня,завернутый, несмотря на теплую ночь и жар костра, в оленьи шкуры. Рядом с нимстояла миска с нетронутой едой, а в руках Роланд бережно держал человеческуюкость. Эдди опять устремил взгляд на небо, и ему вспомнилась история,рассказанная им с Сюзанной стрелком в один из тех долгих дней, что они провелив пути, удаляясь от берега моря и пробираясь через предгорья, пока наконец неочутились в этой дремучей чаще, где нашли временное пристанище.

До сотворения мира, рассказывал Роланд, Древняя Звезда иПраматерь, юные и страстные, заключили брачный союз. Потом в один прекрасныйдень они страшно повздорили. Праматерь (известная в те стародавние времена подсвоим настоящим именем, Лидия) застигла супруга (прозывавшегося на самом делеАпоном), когда тот крутился подле младой красавицы Кассиопеи. У парочкислучился отменный скандал – с тасканьем за волосы, выцарапываньем глаз и битьемпосуды. Осколок одного из пущенных разгневанной рукою горшков стал землей,черепок поменьше – луной, уголек же из кухонного очага – солнцем. В концеконцов, дабы Лидия с Апоном в своей ярости не уничтожили вселенную прежде, чемта должным образом начнет свое существование, вмешались боги. Дерзкую негодницуКассиопею, главную виновницу всех бед ("Угу-угу, конечно, всегда виноватаженщина", – заметила тут Сюзанна), навечно сослали в звездную колесницу.Однако даже это не разрешило проблему. Лидия горела желанием попробоватьсызнова наладить семейную жизнь, но гордый Апон заупрямился ("Ага, валивсе на мужиков", – проворчал в этом месте повествования Эдди). Посемусупруги расстались и ныне с ненавистью и страстной тоской взирают друг на другачерез звездное пепелище, плод их разрыва. Лидии и Апона нет уже более трехмиллиардов лет, поведал стрелок. Они стали Праматерью и Древней Звездой,севером и югом, изнывающими друг по другу, но ныне чересчур гордыми, чтобымолить о примирении… а Кассиопея сидит в сторонке на своей колеснице, болтаетногами и посмеивается над обоими.

Эдди вздрогнул, испуганный мягким прикосновением к своейруке. Сюзанна.

– Пойдем, – сказала она. – Мы должны его разговорить.

Эдди отнес ее к костру и бережно опустил на землю по правуюруку от Роланда. Сам он уселся слева. Роланд посмотрел сперва на Сюзанну, потомна Эдди.

– Как близко ко мне вы сидите, – заметил он. – Каклюбовники… или тюремщики.

– Тебе пора кое-что нам рассказать, – грудным, чистым ипевучим голосом сказала Сюзанна. – Если мы твои товарищи и сподвижники – ахочешь не хочешь, получается вроде бы именно так – то пора начать и обращатьсяснами, как с товарищами и сподвижниками. Расскажи нам, что с тобой…

– …и чем мы можем помочь, – закончил Эдди.

Роланд глубоко вздохнул.

– Не знаю, как начать, – сказал он. – У меня так давно небыло ни товарищей, ни сподвижников… ни истории, какую я мог бы поведать…