средневековое общество вообще очевидно, тем более что позже именно даосские магические практики превратились в одну из составляющих буддизма.

На этот счет существует несколько мнений. По одной версии, буддизм миккё не сумел бы глубоко пустить корни в простом японском обществе, не оторвавшись от доктринальной философии и труднодоступных практик. Подобный отрыв, с одной стороны, означал активные действия «на потребу народа», что, иными словами, означает проведение различных ритуалов, таких как врачевание, экзорцизм, воскрешение, магические действа и создание амулетов на самые разные случаи жизни.

С другой стороны, знания геомантии, принятые в оммёдо, использовались монахами миккё при выборе подходящей местности для строительства храмов и обустройства территории. Особенно охотно такими знаниями пользовались монахи, побывавшие на учебе в Китае, где даосские практики, знания по геомантии фэн-шуй, охранительные и магические ритуалы инь-ян широко практиковались и китайскими буддийскими монахами. Таким же образом японский миккё перенял обрядовую сторону даосского культа Косин, относящуюся к практикам плодородия и долголетия, а также верования, связанные с запретами и обрядом очищения. Так, буддизмом миккё были восприняты очистительные практики религиозного даосизма, которые превосходно разработаны в оммёдо, а также перенята целая обрядовая система по защите здоровья и жизни отдельного человека и всего государства.

Как показывает материал «Удзи сюи моногатари», к середине эпохи Хэйан магико-мантические практики по своей популярности не уступали буддизму. Более того, в середине и конце эпохи Хэйан монахи школы Тэндай стали выполнять заказы на составление личных календарей-предписаний (как описано в рассказе «Про молодую даму, заказавшую удобочитаемый календарь»), а также практиковать экзорцизм как одну из даосских форм врачевания – то есть наряду с оммёдзи монахи активно вовлекаются и в эту сферу даосской практики, уже ставшей частью буддизма.

Однако буддизм миккё на самом деле преследовал совершенно иную цель: как писал отечественный буддолог А. Н. Игнатович, такая ассимиляция буддизма миккё с элементами практики оммёдо была отнюдь не естественным процессом, свойственным буддизму вообще, а вынужденной политикой буддизма миккё против религиозного даосизма. Иначе говоря, заимствованием даосских элементов школами миккё буддийские сановники сделали попытку приглушить бушевавшую в столице популярность оммёдо и полную зависимость населения от запретов – моноими и катаими, календарных предписаний, гаданий и многих других ритуалов. Переняв большую часть обрядов оммёдо, буддизм миккё попытался пресечь попытки образования на японских островах каких-либо организованных даосских течений и организаций, набиравших в то время большие обороты в Китае.

Горный гоблин (тэнгу), одетый как ямабуси

Набросок Цукиоки Ёситоси. 1860-е гг.

Chester Beatty Online Collections (Public Domain)

Монахи миккё, переняв традицию мистического буддизма у Китая, восприняли и китаизированную индийскую астрологию как часть духовного наследия Индии. Даосские верования и ритуалы также были переняты монахами во время их многолетней учебы в Китае. Вполне возможно, что со стороны японских монахов миккё это было естественной практикой, включавшей помимо сугубо эзотерических ритуалов и тот комплекс знаний, который монахи получали и усваивали во время их пребывания в монастырях Китая. Хотя эти знания могли быть не претворены в жизнь японскими монахами, однако известно, что недовольство японского правительства как засильем духовных практик, так и самим длительным пребыванием пришлых иностранцев (в основном корейцев) постоянно росло, и сложившаяся обстановка дала прекрасный повод японским монахам предложить свой план, который, как мы видим, был одобрен и дал ожидаемые результаты.

Если поначалу процесс взаимообогащения обрядовой стороной проходил мирно и безболезненно, то к концу эпохи Хэйан государственный буддизм стал подавлять и понемногу изживать оммёдо. Мистический буддизм желал избежать неприятностей и пошел по привычному для него пути – постепенному синтезу элементов оммёдо с миккё. Вбирая и учась у оммёдо, впоследствии миккё попытался передать основные функции оммёдзи буддийским монахам. Так, самый обычный монах сочетал в себе как проповедника Закона, так и экзорциста или самого настоящего колдуна, если вспомнить о том, что ради осуществления подобной политики буддизм не погнушался заставить монахов брать заказы населения на наведение порчи или чтение смертоносных заклинаний. Именно эта категория монахов миккё и стала называться хоси оммёдзи в противовес кандзин оммёдзи – потомственным гадателям и астрологам, занимавшим придворные должности, обладавшим рангами и уважением в среде аристократов, какими являлись Абэ Сэймэй и выходцы из рода Камо.

Соответственно, хоси оммёдзи и ямабуси могли быть одними и теми же персонажами, имевшими отношение, с одной стороны, к миккё (школе Сингон в первую очередь), а с другой – к магической сфере услуг для повседневной жизни народа (гадания, наведение порчи, составление личных календарей, экзорцизм, чтение сутр и спасительных заклинаний).

Тем не менее в японском обществе были распространены представления о том, что одаренность мастеров-оммёдзи, данная им при рождении, монахам эзотерического буддизма не передавалась. Если, как принято было считать, все истинные мастера-оммёдзи родов Абэ и Камо с детства могли ясно видеть демонов и злых духов, а также сразу же распознать подлинное тело души умершего, то это совершенно не удавалось монахам миккё. Подтверждение таких убеждений мы находим в «Записках у изголовья» Сэй-Сёнагон, в рубрике 25 «То, что наводит уныние»:

Заклинатель обещал изгнать злого духа. ‹…› Время идет, а не заметно, чтобы злой дух покинул больного или чтобы добрый демон-защитник явил себя. Вокруг собрались и молятся родные больного. Всех их начинают одолевать сомнения. Заклинатель из сил выбился, уже битый час он читает молитвы.

– Небесный защитник не явился. Вставай! – приказывает он своему помощнику и забирает у него четки.

Дальнейшая история оммёдо в Японии показывает, что наибольший расцвет этой магико-мантической практики пришелся на середину эпохи Хэйан, время правления регента Фудзивары Митинаги, и связан с деятельностью придворного оммёдзи Абэ Сэймэя. Судя по общей атмосфере в связи с изживанием оммёдо в Японии, этот оммёдзи стал ярчайшим символом и легендой чуть ли не при жизни. Однако именно с этого времени начинается постепенное угасание влияния оммёдо на жителей столицы.

Таким образом, школы буддизма миккё направили все свои силы на политику изживания из Японии даосизма в чистом виде, монополизируя и это религиозное течение. Воинское сословие агрессивно вмешивалось в дела оммёдо, соединив его с синто и оставив лишь самые незначительные элементы, предварительно лишив и их какого-либо глубинного смысла. В таком «бутафорском» виде оммёдо просуществовал в синто вплоть до эпохи Муромати (1336–1573), став основой не только оккультной стороны синто, но и обрядов очищения.

Позднее, уже в эпоху Эдо (1603–1868), оммёдо все так же испытывало давление синтоизма и было на грани уничтожения, хотя именно тогда в простонародной культуре – литературе и искусстве – возник очередной всплеск интереса к наследию хэйанской эпохи: была реконструирована биография оммёдзи Абэ Сэймэя, а история предательства ученика по имени Асия Доман стала популярным сюжетом для спектаклей театров но, кабуки и дзёрури. Что касается практической стороны оммёдо – в народе вновь появляется потребность в ежедневных календарных предписаниях и магических обрядах.

На протяжении веков практику оммёдо больше не ожидало то величие, которое у нее было в хэйанскую эпоху. Обрядовую сторону эта практика сумела частично сохранить лишь под видом синтоизма, и теперь отличить элементы оммёдо в чистом виде – задача не из простых. В наши дни синтоистский храм в честь Абэ Сэймэя в Киото служит ярким напоминанием о великом оммёдзи, прославившем свое искусство, равно как и эпоху Хэйан.

Великий маг-оммёдзи Абэ Сэймэй и его посыльные духи сикигами

Абэ Сэймэй был чиновником Оммёрё – Палаты Темного и Светлого начал, обладал незаурядным даром гадателя и оставался незаменимым оммёдзи при Фудзиваре Митинаге вплоть до самой своей смерти в возрасте восьмидесяти пяти лет.

Портрет Абэ Сэймэя

По гравюре Кикути Ёсая. 1868 г.

Рисунки Веры Пошивай на основе иллюстраций из японских свитков

Сэймэй часто упоминается как в личных дневниках и произведениях выдающихся придворных аристократов – в качестве прозорливого мага и гадателя, – так и в придворных хрониках и дневниках некоторых чиновников. Большую часть своей долгой жизни Абэ Сэймэй ведал делами Оммёрё. Он имел должность