Если говорить о японском простонародном буддизме, то народная вера представляла собой сложный комплекс из веры в будд, божеств, духов природы и предков, а также магии и суеверий.

Буддизм японского толка представлял собой смесь заимствованных этических, магических и религиозных элементов, тщательно перемешанных, интерпретированных и заново встроенных в религию Японии как единая система с наслоением местных верований, ритуалов и обычаев примитивного синто. Буддизм был воспринят простым народом как совокупность различных верований, точно так, как это было с местными культами и практиками. Именно подобное восприятие и помогло новой религии пустить корни среди жителей японских островов. Буддизм стал одним из народных верований, так как простые японцы могли его усвоить лишь в таком виде. Вобрав в себя и местные верования, народный буддизм стал нести ритуально-обрядовые функции «на потребу» простым людям, которые старались использовать его в повседневной жизни для собственной пользы и выгоды.

Грозный Фудо-мёо наставляет меч на монаха-неофита

Гравюра Цукиоки Ёситоси. 1885 г.

The Metropolitan Museum of Art, New York (Public Domain)

Буддизм эпохи Хэйан характеризовался как «эзотерический» или «мистический» и был представлен двумя влиятельными школами: Тэндай и Сингон. Особенность этих новых школ заключалась в умелом сочетании континентального буддизма с местными верованиями, приспособлении веры как к потребностям аристократов, так и к средневековому японскому менталитету вообще. Мистический буддизм привнес в Японию свою особенную черту: многочисленный пантеон будд, бодхисаттв, гневных защитников буддизма – царей-мёо – и разнообразную обрядовую практику, связанную с каждым из представителей пантеона.

Самоубийства ради будды. Радикальный амидаизм

В японском обществе доминировала идея маппо – Последнего века, а также ее отражение на умонастроениях, поведении и повседневной жизни простого народа. Согласно идее маппо, человечество вступало в последний, самый ужасный, период, когда, в соответствии с учением Будды, в мире начались бы всякого рода беспорядки и катаклизмы. Именно приходом эры маппо объясняли как упадок монашеской общины, порчу нравов людей вообще, так и нарастающий упадок мира в целом. В изящной словесности повествователи и герои часто объясняют свои житейские трудности приходом «последнего века».

Идея маппо выражается, скорее всего, во всеобщей растерянности, эсхатологических настроениях и массовом почитании культа будды Амиды, а также в связанной с ним вере в Чистую землю и спасение одной молитвой-нэмбуцу.

Будда Амида

Из книги «Основы возрождения в Чистой земле». 1790 г.

The Metropolitan Museum of Art, New York (Public Domain)

Распространение веры в мгновенную помощь бодхисаттвы Дзидзо к концу XII века также можно приписать к идее маппо.

В целом можно выделить такие основные божества, культы, идеи и представления, бытовавшие в японском народном буддизме, как бодхисаттва Каннон, практика копирования и рецитации «Лотосовой сутры», почитание статуй Каннон, культ будды Амиды и вера в его Чистую землю, или Западный рай, вера в бодхисаттву Дзидзо как вызволителя грешников из ада и почитание его статуй.

В пору распространения амидаизма в народе стал популярен легкий и быстрый способ «спасения» в Чистой земле этого будды. Суть его заключалась в постоянной рецитации короткой мантры «наму амида буцу» (дословно «я принимаю прибежище в будде Амиде»).

Постоянное бездумное творение этой молитвы должно было обеспечить верующему попадание в райские земли Амиды. Амидаизм давал мирянам полную уверенность в том, что творением нэмбуцу они смогут прервать цепь перерождений и уже в следующей жизни наслаждаться благами рая. При этом не требовалось тратить ни время, ни усилия, ни, в конце концов, деньги (что для простых людей было особенно важно) на обеты, пост, трудные ритуалы, милостыню и т. п. Жители провинций, измученные тяжелой экономической ситуацией в стране, будучи не в состоянии повлиять на нее, пребывали в отчаянии, поэтому единственным утешением для них стала мысль о безмятежном существовании в раю будды Амиды.

Бодхисаттва Дзидзо

Деревянная статуя работы Кайкэя. Около 1202 г.

The Metropolitan Museum of Art, New York (Public Domain)

Люди собираются вокруг монахов, чтобы увидеть ритуал призыва будды Амиды

Из свитка XIV в.

The Metropolitan Museum of Art, New York (Public Domain)

«УДЗИ СЮИ МОНОГАТАРИ», свиток 13, рассказ 9/169

Про то, как злой дух подшутил над отшельником, усердно творившим молитву будде Амиде

В давние времена на горе Ибуки, что в провинции Мино, обитал святой отшельник, старожил той местности. Свои дни он проводил не в трудах, а лишь в молитве будде Амиде, поскольку ни о чем другом отродясь и слыхом не слыхивал. Как-то раз глубокой ночью, распростершись ниц перед буддой, твердил он молитву, как внезапно с небес раздался чей-то голос: «Слышу я твою усердную молитву! Если ты и сейчас сотворишь многочисленные заклинания, то завтра в час Овцы[5] я всенепременно явлюсь за тобою! И не вздумай лениться – молись как следует!»

Услышав такое, отшельник стал не только молиться пуще прежнего, но и совершил омовение, воскурил благовония, украсил алтарь цветами, заставил и своих последователей творить заклинание, обратившись ликом на Запад. В это время на горизонте показалось нечто блестящее, время от времени ярко вспыхивавшее. Наблюдая происходящее, молитвенники поспешили сомкнуть ладони, вознеся заклинание будде Амиде, как в то же мгновение золотое сияние, исходившее от будды Амиды, окутало их целиком. Это сияние было подобно выходу осенней луны из-за черных туч. Амида осыпал отшельника самыми разнообразными цветами, окутывая его своим сиянием, исходящим от урна[6]. Отшельник даже поклонился в полный рост, высоко задрав при этом зад, так что зад теперь выглядел словно голова, к тому же каким-то образом порвал свои четки.

Бодхисаттва Каннон пожаловала подвижнику лотосовый трон, и тут незамедлительно прямо перед ним оказались тяжелые пурпурные облака. Святой легко на них ступил, а затем уселся на установленный поверх трон.

Вот вознесся старец в западном направлении, восседая на облаках, а последователям святого, оставшимся в горной обители, ничего не оставалось, кроме как горько оплакивать своего наставника, молиться за его счастливое перерождение и благоговейно чтить его память.

На седьмой или восьмой день младшие послушники решили меж собой: «А давайте-ка нагреем воды и омоем статую будды Амиды!» Сказано – сделано: зашли монахи в самую глубь горного леса, чтобы дров раздобыть, и видят прямо напротив них растущее над водопадом дерево с раскидистыми ветками, словно ломящимися под тяжестью созревших плодов. С верхушки же того дерева слышится им чей-то голос, зовущий на помощь. Задрали они головы, а там их настоятель, запутавшийся в ветвях. Вызвался самый ловкий из послушников забраться на дерево и вот что обнаружил: святой отшельник, удостоенный милости Амиды, вместо того чтобы находиться в Западном раю, сидит связанным на ветке, к тому же весь опутанный вьющимся растением. Монашек вскричал: «Отчего же с нашим наставником такое приключилось?» – а когда подполз ближе и стал распутывать веревку, отшельник бормотал: «За что будда Амида со мной так поступил? Он ведь обещал, что скоро придет за мной, а мне надо было лишь немного его подождать в таком виде. И зачем только он меня связал веревкой?!» Когда же послушник, не обращая внимания на слова наставника, подобрался ближе и стал перерезать веревку, тот вскричал: «О, будда Амида, этот человек хочет меня убить! На помощь, на помощь!» Но остальные монахи были уже на дереве: дружно вызволив своего учителя из пут, они довели его до родной обители. Остальные его последователи лишь ахали в изумлении: «Какая жалость!» Отшельник же, так и не опомнившись от потрясения, ушел из этой жизни на второй или третий день.

Стало быть, нашего простачка перехитрил сам горный дух Тэнгу![7]

Другой, более радикальный способ, который вряд ли можно назвать доступным и простым, как и одобряемым буддийским духовенством, приводил в ужас окружающих.

В позднехэйанской Японии