действительно стоило? Так или иначе, не хотелось мне через Браслав переть! Но проблема-то заключалась в том, что городок этот был зажат между двумя озерами — Дривяты и Новяты, и поэтому отступать мне пришлось бы либо через воюющие кварталы, либо по водной глади — незамерзшей! Всё не слава Богу, а?

А еще — у меня страшно чесалась спина под дохой! Что бы это значило — я понятия не имел, но, повинуясь странному наитию, не спускаться решил, а подниматься. Винтовая лестница рядом с кабинетом Павла Станислава не кончалась, она вела дальше, на крышу. Туда я и двинулся, переступая через лежащие один на другом трупы сапеговских, олельковических, пацевых дружинников и скоморохов. Последних было меньше всего — но попадались! Судя по всему — целых четыре, а не три силы схлестнулись тут по мою душу!

— О, поле-поле, кто тебя усеял мертвыми телами? — завывающим голосом проговорил я.

Да, мне было жалко убитых пацанов. И да, меня брала злоба на их хозяев. Бесы задери, почему просто не пообщаться? Почему не договориться? У меня ведь на самом деле имелось некое компромиссное решение — но воплощать его в жизнь я планировал не сразу, а через пять, десять лет! Мне здесь едва четверть столетия стукнуло, куда за громадные проекты браться?

— МЕРЯЕШЬ ЖИЗНЬ СТОЛЕТИЯМИ? — усмехнулся дракон. — ПРАВИЛЬНОЙ ДОРОГОЙ ИДЕТЕ, ТОВАРИЩ! ВВЕРХ ПО ЛЕСТНИЦЕ ИЗ ТРУПОВ, ХА-ХА-ХА!

— Просто заткнись! — потряс головой я.

Впереди маячил свет — люк на крышу оказался выбит. Я выбрался на верхнюю площадку, подошел к самому краю, оперся о холодный каменный зубец и огляделся: картина с высоты вырисовывалась апокалиптическая. Столбы черного жирного дыма над подбитыми остовами техники, алые языки пламени во внутреннем дворике замка, серые тяжелые тучи, закрывающие небеса, порывы ветра, штормовые волны на озерах, сражающийся город…

— Дурдом какой-то… — и попробовал почесать спину: зудело страшно.

— И ты ему виной! — раздался за моей спиной рокочущий бас.

Я обернулся — и увидел как прямо из зубца у противоположно края площадки, сквозь каменную кладку проявляется великанская фигура. Это был человек мощного телосложения, с пышной каштановой гривой волос и такой же бородой, наряженный в коричнево-красный жупан. На правой стороне его груди располагался затейливый герб: кентавр, у кентавра из афедрона торчит змея, в которую сам он целится из лука. Рожа у гербовой фигуры — преестественная, со шкиперской бородкой, ровно такого же цвета, как и у этого гигантского типа!

— Однако, — этот герб меня доконал окончательно. Я не знал — смеяться мне или плакать! — Еще один любитель перекладывать с больной головы на здоровую! Ты чьих будешь, боярин?

Он шагнул ко мне — росточком-то Бог дяденьку не обидел, метра два точно! Я и сам немаленький, но на этого смотрел снизу вверх, как на воспитательницу в детском садике. Навис надо мной, понимаете ли, авторитетом пытался давить…

— Боярин? — пророкотал он. — Я — князь Семен Гольшанский, и ты сейчас пойдешь со мной!

И ухватил меня за рукав дохи своей лапищей!

Знаете, я не люблю, когда чужие люди лезут в мое личное пространство. Хлопают по плечу, крутят пуговицы, обнимаются… Особенно когда такое проворачивают двухметровые гигантские дяденьки! Такими людьми обычно движет самоуверенность, вера в свои магические и физические силы, в собственный авторитет и непогрешимость… Подобный уровень самомнения и завышенной самооценки обычно не предполагает удара затупленной двусторонней секирой в междудушье, точно.

— Ауч! — сказал князь Семен Гольшанский жалобным голосом и рухнул на колени, инстинктивно прижимая руки к травмированным причиндалам.

— С меня достаточно, — вздохнул я и приложил его секиркой еще раз — плашмя, по башке, а потом спрятал оружие в недрах лисьей дохи. — Сапега, оказывается, еще ничего — в плане адекватности. Вот уж верно — змеиное кубло! Как же мне хочется отсюда свалить, а? Пошли бы они к бесам все вместе, эти вельможные и ясновельможные!

В душе моей именно в этот момент поселилась зеленая тоска. Мне стало плохо физически, аж под ложечкой засосало. Захотелось назад — в уютную земщину, в Вышемир, в свою квартирку в местной «хрущевке» с Ясей чай пить на подоконнике, или даже в кабинет школьный, рассказывать детям о причинах распада Балканской Федерации…

— ТАК СВАЛИ! КТО ТЕБЕ МОЖЕТ ПОМЕШАТЬ? — прогремел голос дракона. — НЕ ХОЧЕШЬ ЖЕЧЬ ПРЯМО СЕЙЧАС? ТОГДА ПОШЛИ ОНИ ВСЕ В ЖОПУ!

Я глянул еще раз на корчащегося Гольшанского, на лютую сечу вокруг, на столбы дыма… А потом отступил к самому краю площадки на вершине башни, набрал полную грудь воздуха — и сиганул вниз!

Сначала в лицо мне ударил воздух, в ушах засвистело, а потом — раздался жуткий треск, и зуд в спине внезапно прошел! Я как будто почувствовал опору руками, да что там руками — всем своим существом! Как будто ухватил небо в ладони, меня распирало от дикого восторга, я увидел облака близко-близко и вдруг понял: у меня — крылья!

Я лечу!!!

* * *

Глава 5

Инвестиции

— … до сих пор гадают, чем вызвана череда странных пожаров в имениях великих кланов. И если горящий замок Браслава можно объяснить начавшейся междуусобицей среди магнатских родов и боестолкновениями на территории домена Сапег, то провалившаяся крыша Ольшанского замка, или сгоревший флигель лидского имения Пацов, не говоря о возгорании верхних этажей донжона Копыльской цитадели Олельковичей, весьма таинственны, — лысый ведущий в телевизоре повернулся к зрителям в профиль. — Четыре пожара магнатских замков за сутки? Совпадение? Не думаю!

— Не думает… — Рикович побарабанил пальцами по грязной столешнице. — И я — не думаю.

Мы сидели в удивительно зачумленной забегаловке, настолько дрянной, что мне казалось — таких в Минске и не осталось вовсе! Минск — город ухоженный, три его части — опричная, земская и принадлежащая аристократам — постоянно соперничали друг с другом, щеголяя чистотой тротуаров, изяществом фасадов и яркой иллюминацией. А тут — засиженный мухами портрет Государя, кофе «три в одном» в пластиковых стаканах, вонючие жареные жирные чебуреки и какой-то доисторический огромный телевизор на выкрашенной бледно-голубенькой краской кривоватой стене. И висюлька-бренчалка над дверью-ПВХ, которая цеплялась за макушку всякого, кто был выше среднестатистического кхазада.

Сыскарь покачался на пластиковом стуле, оценивающе посмотрел на меня и проговорил:

— Так вот, никто не думает, что