К сожалению, эта жизнь сильнее всех человеческих измышлений, и в таком светлом представлении о грядущем рае на земле кроется глубокое заблуждение, обещающее человечеству лишь новое великое разочарование.

 Человеку, как и всякому живому существу, свойственно стремиться к максимуму тех благ, какие в каждый момент вообще доступны на земле. Это естественное стремление является могучим двигателем всякой творческой деятельности, законом для всех живых организмов, без которого жизнь должна была бы остановиться. А между тем, человеческий гений непрерывно извлекает из недр природы все новые богатства, и эти сокровища только через значительный промежуток времени, да и то не всегда, могут быть размножены в количестве, достаточном для всеобщего пользования. Как бы высоко ни стояла культура, какими бы совершенными орудиями производства ни обладало человечество и сколько бы доброй воли ни прикладывалось к тому, чтобы справедливо и равномерно распределить эти богатства между всеми, это физически невозможно. Следовательно объектов вожделения всегда останется достаточно, для возбуждения чувств зависти и вражды.

 Для того, чтобы этого избегнуть, пришлось бы всякую творческую деятельность ограничить производством тех ценностей, которые по техническим условиям могут быть производимы в любом количестве. Это было бы равносильно кастрированию духа, полной остановке всякого прогресса. Это невозможно, а потому, в своем естественном стремлении к улучшению жизни, человек всегда будет стоять перед великим соблазном: воспользоваться своими случайными индивидуальными преимуществами для захвата, вне очереди и права, тех или иных ценностей.

 Ясно, что для ограничения своеволия есть только два пути: или принудить личность к полному подчинению интересам коллектива, или в корне изменить самую психологию личности, то есть создать совершенно нового человека!

 Первый путь ведет к восстановлению того же, пылью веков покрытого и кровью миллионов политого и ныне существующего, принудительно-карательного аппарата — власти и закона.

 Хотя бы этим законом было даже и "священное право большинства", это нисколько не умалит горечи тех, кто будет вынужден смирять под страхом наказания. В результате же и социалистический строй, созданный во имя братства, равенства и свободы, явится лишь новым видом тирании, тирании большинства. Эта тирания будет тем более ужасной, что в роли деспота выступит всегда бездарное и отсталое большинство, толпа. Очевидно, что при этом совершенно неизбежно возникновение новых кадров недовольных, искренно чувствующих себя обиженными и эксплуатируемыми, готовых на протест и бунт, вплоть до кровавых революций.

 Что же касается возможности пересоздать самую психику человека, то надо признаться, что именно на этой утопии и основаны все надежды социалистов. Они действительно полагают, что к моменту воцарения социалистического строя, под влиянием изменившихся экономических условий, душа человека совершенно переродится.

 С точки зрения узкого материалиста, рассматривающего человека, как производное экономических отношений, это упование, конечно, совершенно естественно. Но наука сурово противоречит такому упрощенному трактованию человеческой личности целым рядом неопровержимых данных, доказывая, что психика есть продукт многочисленных, разнообразных и почти недоучитываемых воздействий.

 Поэтому более чем произвольно — думать, будто в ходе экономического прогресса человеческая душа окрасится именно в духе коллективизма и застынет в этой форме навсегда. С гораздо большим основанием можно предполагать, что будет нечто иное: очень возможно, что с приобретением новых знаний в области законов мира и природы человека, с уничтожением отживающей идеалистической морали и сведением всех помыслов человека к материальному благоустройству, человечество ожидает рад катастрофических неожиданностей, вплоть, хотя бы, до захвата власти умственной аристократией, вплоть до окончательного разделения людей на господ и рабов, на Элоев и Морлоков Уэльса.

 Это тем более возможно, что в самой идее социального равенства есть нечто, глубоко противное человеческой природе и враждебное жизни, как вечной борьбе и вечному движению.

 Поглощение личности коллективом есть ничто иное, как самое тяжкое духовное рабство. Личность, являющаяся на свет с задатками самых разнообразных и неожиданных возможностей, неминуемо должна нивелироваться, ограничивая свои способности и стремления узким кругом общественных нужд.

 Социализм налагает страшные оковы на все творческие способности человека. Даже в том случае, если этот человек будет вождем и организатором, он должен быть только слугой массы. Он обязан лишь предупреждать ее инстинктивные стремления, предугадывая и формулируя ее уже назревшие потребности. Он может выражать в лучшем случае то, что только смутно, но все же уже осознано массой. Если же движимый своим личным творческим прозрением он слишком опередит толпу, то неминуемо оторвется от нее, станет ей непонятным и чуждым, а, в конце концов, неминуемо будет признан врагом и свергнут. Чем выше взлет гения, тем больше расстояние между ним и пониманием толпы. Вождь социалистического общества, если оно вообще потерпит вождя, может превосходить толпу способностями, но не имеет права превосходить ее понятиями. Он обязан или мыслить вульгарно, или вульгаризировать свои мысли, применись к духовному уровню масс. Все это несовместимо с самой природой гения, а потому в идеальном социалистическом строе гениальность нетерпима. Она являлась бы там каким-то смерчем в застывшем болоте.

 Самая идея всеобщего уравнения, проистекающая, якобы, из справедливого права каждого человека на жизнь, если вдуматься в нее, является глубокой несправедливостью и нарушением именно того самого права, которое заложено в ее основу.

 Конечно, жизнь — лотерея, в которой ум, красота, талант, здоровье и сила — не более, как случайности. Но и будучи чистой случайностью, они являются неотъемлемой, в буквальном смысле этого слова, собственностью личности. Личность имеет естественное и действительно-абсолютное право дорожить своими преимуществами и пользоваться ими.

 В процессе жизни все положительные качества личности дают ей ряд ценных преимуществ. При торжестве же принципа уравнения прав и обязанностей, все эти преимущества отпадают, ибо они ничего не дают. Нет никакой надобности обладать крыльями Пегаса, чтобы пахать землю под одним ярмом с самым обыкновенным ослом. Поставить гения в одинаковые условия с жалкой посредственностью, не есть ли это величайшее насилие? Не есть ли это величайшая несправедливость?

 Едва ли можно определить понятие о справедливости точнее, чем как равноценность даваемого и получаемого. Объективно творческая личность имеет право на ту сумму благ, которая равна пользе, приносимой ею.

 Не надо никогда забывать, что ходячая фраза о "наслаждении творчества" есть простая глупость. Творчество — гораздо более страдание, чем наслаждение, ибо требует огромной затраты духовной энергии. То пресловутое "наслаждение", о котором мы знаем, есть ничто иное, как экстаз, крайняя степень нервного возбуждения, неминуемо ведущая к тяжкой и болезненной реакции.

 Вряд ли поэтому возможно говорить о справедливости такого общественного строя, в котором труд самой исключительной личности оценивается наравне с трудом жалкого ремесленника, а ум, по выражению Минца, "ценится наравне с лопатой".

 Отсюда — или утрата всякого импульса в