на то дробление социалистических партий, которое существует уже и ныне и кипит такой ненавистью.

 Это логически неизбежно, ибо — раз весь смысл жизни и все законы ее будут низведены до справедливого распределения труда и его продуктов, то каждый человек, оставив для парадного употребления лозунг братства, будет напряженно заинтересован только в сохранении равенства в праве на жизненные блага.

 Как каждый отдельный человек, так и целые группы людей, разъединенных природными условиями быта, будут поглощены той же заботой, а потому естественные богатства той или иной части света явятся предметом завистливого вожделения и яблоком раздора.

 Тяжесть труда и количество добываемых продуктов не могут быть равны для всех стран, благодаря их климатическим и геологическим особенностям, что неминуемо и возбудит совершенно справедливое сомнение в правильности равномерного распределения труда и продуктов. Группы, не столь обеспеченные естественными богатствами и более отягченные условиями труда, явятся "законными" претендентами на долю всех благ, добываемых по лицу земли.

 Для того же, чтобы удовлетворить их претензии, обладатели более счастливых условий будут вынуждены соответственно и бескорыстно повысить свою производительность, а следовательно и принять на себя лишние тяготы труда. То же самое, конечно, будет наблюдаться и в отдельных отраслях промышленности. В награду за эти жертвы они получат или очень мало или ничего; ибо другим нечего будет предложить им в обмен. А между тем это самопожертвование не будет уже оправдываться никакими нравственными соображениями, ибо нравственным соображениям нет места в психике общества, основанного исключительно на материалистических положениях. Поэтому принудительное уравнение, со всеми своими аппаратами власти, закона и кары, явится неизбежной необходимостью, послужив к возбуждению недовольства, протестов, вражды и борьбы. И социалистический строй окажется лишь новой иллюзией, в бесконечной смене вечных миражей, которыми, в погоне за лучшим будущим, тешится человечество из века в век!

XV

 Но не это страшно. Пусть мираж, пусть призрак, лишь бы жить и надеяться, ибо без надежды жить невозможно.

 Не все ли едино, чем питается это робкое чувство? Философские гипотезы, религиозные бредни, научные умозаключения, не все ли равно?

 Страшно то, что мысль человеческая явно бьется в заколдованном кругу одной и той же идеи; найти такого Бога, которому можно было бы принести в жертву живого человека.

 Долгие века таким Богом был грозный и непостижимый Саваоф, сидящий где-то на небе и творящий суд и расправу над бедными, решительно ни в чем, кроме своего рождения, неповинными людьми. Во имя этого Бога творилось столько жестокостей, так уродовалась жизнь, что об этом стыдно и больно вспоминать. История религий, поистине, кровавая летопись! Человек носил позорную кличку "раба Божия", и с ним считались меньше, чем с подлинным рабом, безжалостно угнетая и тело, и душу его, во имя чего-то, "чего никто же не видел нигде же".

 Ныне старый Бог умирает, ибо верят больше в Мечниковскую простоквашу, чем в бессмертие.

 Но, увы, духовной свободы человек все же не добился. На место старого Бога немедленно воздвигается новый алтарь. Грядет новый Господин, не менее требовательный и жестокий.

 Имя этому Богу, этому Господину — Человечество.

 Не человек, не личность, не живой дух, а слепое и тупое большинство человеческое, толпа, масса.

 И снова льется живая кровь, снова приносятся бесчисленные жертвы, снова далекие призраки влекут за собою человека, заставляя его забывать свои права на непосредственные радости жизни. По-прежнему несчастен, глуп и озлоблен человек!

Заключение.

 Человечество!

 Существует ли другое столь пустое и лживое понятие?

 Это слово употребляется не только для наименования известной породы двуногих, но и для объединения всех неисчислимых представителей этого вида в какой-то общей духовной сущности.

 Понятие о Человечестве охватывает и пророка и пьяного илота, и кретина и мудреца, и творца и ремесленника, и вождя и раба, и просвещенного европейца конца XX-то столетия и троглодита доисторической эпохи.

 По отношению к другим родам и видам животного царства нет такого законченно-объединяющего понятия. Звери, птицы, амфибии и насекомые в нашем представлении никогда так глубоко и широко не объединяются, как люди.

 А между тем, именно этот род отличается таким разнообразием индивидуальных черт, что духовная разница между львом и лягушкой, слоном и мухой, райской птицей и птеродактилем никогда не была так велика, как между двумя людьми одной эпохи, расы и даже семьи.

 Несмотря на великое свойство, — способность к установлению общих понятий, — которым природа наградила человека, никакие другие животные не способны на такое глубокое взаимное непонимание, какое возможно среди людей.

 Скала подъема и падения человеческого духа неимоверно велика. Если человек способен возвышаться до чистого творчества и проникновения в глубочайшие тайны мироздания, то он же способен дойти до такой глупости, до такой жестокой нелепости, на которые конечно, не способно ни одно животное.

 Для самого ничтожнейшего из насекомых всегда ясна его ближайшая цель, его естественная польза. Все его действия гармонируют с его действительными потребностями. В кругу его жизни, хотя бы и ограниченном, все ясно, просто, целесообразно и мудро. Только человек способен из всех путей к цели выбрать самый дальний и так запутаться в своих собственных понятиях и представлениях, чтобы искренно поверить, будто во зле может быть добро, а в смерти жизнь.

 До какой степени может быть глуп человек, этого даже и представить себе невозможно. И глуп не ограниченностью способности и понимания, а полным извращением своих собственных чувств и желаний. Все на свете имеет свой предел, только глупость человеческая, кажется, безгранична.

 Люди показали чудеса идиотизма! Какие же другие существа пользовались именно разумом для создания и оправдания таких нелепостей, какими изукрашена вся история человечества?... Чего только не выдумывали люди, чтобы в конец испортить свое существование!

 Последняя кошка не поверила бы в необходимость крестового похода, самый глупый осел не преклонится перед наследственным титулом, а такие вещи, как патриотизм, чувство долга и любовь к дальнему, вызвали бы гомерический хохот у любого четвероногого.

 Берне сказал, что вся история человечества есть история человеческой глупости.

 Было бы справедливее сказать: история борьбы с человеческой глупостью, ибо наряду с массовым идиотизмом сверкали же такие молнии разума, что они освещали жизнь на многие столетия вперед и проникали в безграничные пространства вселенной.

 Многие думают, что этого совершенно достаточно, чтобы человечество имело право гордиться собою, но одному Богу известно, на каком основании человеческая масса приписывает себе заслуги гения.

 Гейне сказал: "не все немцы выдумали порох, но один немец выдумал его. А все немцы не выдумали пороха!.."

 И не только не выдумали, но эти