социалисты близки к тому, чтобы получить большинство, и если бы не злосчастный раскол, они, вероятно, его бы уже имели, хотя нас и хотят уверить, что они его никогда не добьются.

Правда, коммунисты все социалистические партии, которые не пляшут под их дудку, причисляют к контрреволюционерам. А коммунисты одни, конечно, не имеют никаких шансов когда-либо получить большинство в какой-нибудь цивилизованной стране. В этом и я не сомневаюсь. Так что, если поставить вопрос таким образом, то они имеют полное основание относиться с недоверием к демократии.

Но если так, то какие же методы они собираются противопоставить демократическим? Их формула очень проста: надо вооружить коммунистов и разоружить всех других.

Поистине, изумительный по простоте и убедительности рецепт. Если какая-либо партия одна только располагает оружием, а все остальное население безоружно, — то она может делать в государстве все, что ей угодно, покуда — не погибнет. Ибо, как известно, очень долго на штыках сидеть нельзя, а что касается производственного процесса, то при помощи оружия его можно, если угодно, основательно разрушить, но никак нельзя перестроить на новой основе и пустить в ход. Для этого необходимо деятельное соучастие, по крайней мере, производителей. Если-же это соучастие возможно, то незачем предварительно путем устранения демократии и применения вооруженного насилия озлоблять против себя производителей. Впрочем, вопроса о трудовой повинности мы коснемся в другой связи.

Но метод осуществления социальной революции путем вооружения одной только революционной партии наталкивается не только на ту трудность, которая связана с попыткой меньшинства трудового населения навязать большинству новый способ производства. Самое главное затруднение возникает уже при самом первом шаге. Шаг этот предпринимается в предположении, что революционеры составляют только меньшинство населения. Нет сомнения, что это меньшинство станет преобладающей силой, если ему удастся сделаться единственным обладателем оружия в стране. Но вышеприведенный рецепт не говорит, к сожалению, ничего о том, каким образом лишить оружия противную партию, располагающую большинством в стране. А ведь это и есть центральный вопрос.

В современном государстве нормальным положением является всеобщая воинская повинность. При ней все классы имеют оружие. Но Бог, как известно, всегда на стороне самых сильных батальонов. Если бы солдаты могли свободно распоряжаться своим оружием, то дело и без того решилось бы большинством, все равно, апеллировали ли бы мы к избирательным бюллетеням или к силе.

Но для революционеров, находящихся в меньшинстве, дело принимает еще худший оборот, благодаря тому, что на войне играет роль не только вооружение, но и командование. А последнее почти исключительно находится в руках противника.

Если революционеры хотят победить посредством оружия, то они должны при равномерном вооружении населения иметь за собой большинство гораздо более значительное, чем когда речь идет об избирательной борьбе. Иной человек, охотно подающий свой избирательный бюллетень за социалиста, сильно подумает, прежде чем решится открыто нарушить военную дисциплину. Совершенно бессмысленно думать, что пролетарская партия, находящаяся при демократическом строе в меньшинстве, может добиться успеха при попытке разоружить большинство.

Все эти соображения имеют силу, конечно, только при нормальных условиях. Военная же катастрофа в странах на восток от Рейна создала исключительные условия: армии распались, а значительные слои гражданского населения обзавелись оружием.

В России, где крестьяне были революционны, а солдаты с наибольшим воодушевлением шли за той партией, которая обещала им немедленный мир любой ценой, — большевикам удалось собрать вокруг себя большую часть вооруженной силы, разоружить своих противников и создать затем свою собственную армию. При ее посредстве им всегда удавалось справляться со своими безоружными противниками, даже в те моменты, когда они составляли большинство населения. У большевиков, стало быть, были все основания бояться вердикта демократии и противопоставлять ей метод вооружения революционеров и разоружения их противников.

Но здесь, как и повсюду, они единичный, совершенно исключительный случай пытаются превратить в общее правило, применимое везде и повсюду, и, опьяненная их кажущимися успехами пестрая толпа «поклонников удачи» в различных странах пытается действовать по большевистскому шаблону. Органом этого шаблонизирования является «Третий Коммунистический Интернационал».

Но уже для Германии этот шаблон оказался непригодным. Здесь крестьяне не революционны, а реакционны. Буржуазные классы — также значительно сильнее и воинственнее, чем в России. После распада армии они запаслись оружием, подобно тому, как это сделали многие рабочие, а остатки распавшейся армии, отдали себя в распоряжение не большевиков (спартакистов или коммунистов), как в России, а их противников.

При таких условиях, естественно, было очень хорошо, что и рабочие запаслись оружием и не оказались безоружными пред лицом своих врагов. И если бы они удержали у себя это оружие, для того чтобы дать отпор реакции, поскольку последняя попыталась бы силой оружия свергнуть демократическую республику, — то это было бы вполне правильно.

Но немецкие коммунисты, несмотря на то, что они составляют незначительное меньшинство, употребили свое оружие для устройства всякого рода местных восстаний. Это привело не только к их поражению, но и к разоружению всего рабочего класса. Немецкие коммунисты на деле добились только разоружения революционеров и вооружения контр-революционеров. Если и у этих последних теперь нет много оружия, то это исключительно дело рук Антанты, а не следствие тактики немецких учеников Троцкого.

Не с апелляцией к оружию, а с сохранением демократии связаны надежды германского пролетариата. Тем более это применимо к пролетариату государств-победителей.

Сказанного достаточно, надеюсь, чтобы показать, что мое выступление в защиту демократии является не «жалкой утопией», как выражается Троцкий (стр. 24), не «метафизическим грехопадением», не сентиментальной причудой оторванного от жизни идеолога, а результатом изучения реального исторического развития и реальных условий пролетарской классовой борьбы, т. е. вполне соответствует «материалистической диалектике».

Со своей стороны, я готов охотно признать, что в презрении Троцкого к демократии нет и следа естественного или какого-либо иного права, как нет и ни атома кантовской или какой-либо иной этики. Но в нем также нет и следа марксистского мышления. В нем чувствуется только голое стремление — какими угодно средствами удержать в руках власть, которая была захвачена, благодаря благоприятному стечению исключительных обстоятельств. В этом тоже есть своего рода материализм, но, во всяком случае, не тот, которому принадлежит будущее.

IV. Диктатура

а) Точка зрения Маркса

Демократии большевики противопоставляют диктатуру. Но то, что они пишут о диктатуре, настолько противоречиво, что трудно составить себе ясное представление в том, что они под этим понимают. Они ссылаются на Маркса и Энгельса, которые говорили о диктатуре пролетариата, но, к сожалению, Маркс и Энгельс ни разу не дали объяснения этого понятия. Да и встречается оно у них только в случайных