Трубач сыграл самую торжественную побудку, какую знал, и полицейский Касклунд тут же вскочил, озираясь спросонок. Увидев бургомистра, он щелкнул каблуками и отдал честь.

— Как по-твоему, разве можно спать при исполнении? — строго спросил бургомистр.

— Я ужасно извиняюсь, — сказал полицейский Касклунд, — но дело в том, что я заснул…

— Я вижу, — ответил бургомистр, — о том и речь.

— Ну да, — продолжал полицейский Каск-лунд, — только дело в том, что заснул я, когда…

— Довольно, — оборвал его бургомистр, — можешь дальше не рассказывать.

— Котик все правильно говорит, — подхватила Бургомиссис. — На вашем месте, полицейский Касклунд, я сгорела бы от стыда.

— Но на нем был как раз этот паршивый медведь… — начал было полицейский Касклунд.

— Это на редкость воспитанный медведь, — поправил его бургомистр.

— Ведь это он был…

— Ладно-ладно, довольно об этом, — сказал бургомистр. — Надеюсь, что в следующий раз, когда я приду с инспекцией, ты не будешь храпеть на посту.

— Хватит, солнышко, — сказала Бургомиссис. — Нам пора.

— Нам тоже, — оживился Налле Лапсон и принялся собирать свои банки с медом.

— Из какого они магазина? — шепотом спросила Лотта.

— Вроде из балакалеи Андерсона. Их отпустили оттуда. Надолго.

— Налле Лапсон, — сказала Лотта. — Ты сейчас же пойдешь в бакалею Андерсона, отнесешь туда все банки и попросишь прощения. И не покупай больше никакого меда, пока у тебя не появятся собственные деньги.

— Столько денег у меня не будет никогда, — вздохнул Налле Лапсон.

— Почему же? — ответила Лотта. — В один прекрасный день ты сам начнешь их зарабатывать.

Налле Лапсон только помотал головой.

Когда они подошли к бакалее Андерсона, Налле Лапсон жалобно посмотрел на Лотту и спросил:

— Что, прямо все восемнадцать возвращать?

— Да, Налле Лапсон, обязательно, — сказала Лотта.

— А ты уверена, что Андерсон их так уж хорошо посчитал? — спросил Налле Лапсон. — Можно я верну только девятнадцать, а одну оставлю?

— Ты должен вернуть все банки, Налле Лапсон!

— Ладно… — вздохнул Налле Лапсон.

И поступил так, как велела ему Лотта.

Но когда они вернулись домой, бабушка напекла медовых коврижек, и они были прямо ужас какие вкусные.

Глава девятнадцатая. Я чавкаю не больше, чем бабушка

Вечером Лотта достала цветные мелки и большой альбом и нарисовала две таблички. На первой она вывела зелеными буквами:

НАЛЛЕ ЛАПСОН ОБЯЗАН:

МЫТЬСЯ ПО УТРАМ И ВЕЧЕРАМ, БЛАГОДАРИТЬ БАБУШКУ ПОСЛЕ ЕДЫ, ВЫТИРАТЬ ЛАПЫ, ЗАХОДЯ В ДОМ, КЛАНЯТЬСЯ, ЗДОРОВАЯСЬ И ПРОЩАЯСЬ.

На другом листке Лотта написала красным мелком:

НАЛЛЕ ЛАПСОН НИКОГДА НЕ ДОЛЖЕН:

УСТРАИВАТЬ НАВОДНЕНИЕ, БРАТЬ ВЕЩИ БЕЗ СПРОСУ, ЧАВКАТЬ, КОГДА ЕСТ МЕД, ЗАПИРАТЬ ПОЛИЦЕЙСКИХ.

— Как ты красиво пишешь, — восхитился Налле Лапсон. — Прямо загляденье!

— Эти таблички я повешу у тебя над кроватью, — объяснила Лотта.

— Это стишки? — спросил Налле Лапсон. — Мне кажется, очень похоже на куплеты из песенки.

— Надо же, — спохватилась Лотта. — Я забыла, что ты не умеешь читать. Тогда я буду тебе читать их сама, пока ты не выучишь их наизусть, потому что это все про тебя.

— Стишки про меня, — обрадовался Налле Лапсон. — Например, такой:

Налле Лапсон так хорош —

Лучше в мире не найдешь!

И еще такой:

Слава стране, королю и народу,

Налле Лапсону и его меду!

— Не совсем, — сказала Лотта. — Слушай внимательно, Налле Лапсон, сейчас я тебе прочту, что там написано.

И она зачитала ему все, что написала на обеих табличках.

— Ладно, — вздохнул Налле Лапсон и отвел глаза.