Вступив в темный перегон, тот еще меньше стал напоминатьобычного человека, да и, пожалуй, человека вообще. Его движения обрели зверинуюграцию и порывистость. Фонарь он, похоже, включил только для своих спутников,сам же больше полагался на другие чувства. Сняв шлем и повернувшись ухом ктуннелю, он часто прислушивался и даже, укрепляя Гомеровы подозрения, время отвремени замирал, чтобы втянуть носом ржавый воздух.

Беззвучно скользя в нескольких шагах впереди, к остальным онне оборачивался, будто забыв об их существовании. Ахмед, редко дежуривший наюжной заставе и не привыкший к чудачествам бригадира, недоуменно ткнул старикав бок — что это с ним? Тот только развел руками: разве тут в двух словахобъяснишь…

Зачем они вообще ему понадобились? Хантер, казалось, ощущалсебя в здешних туннелях куда уверенней Гомера, для которого он сам же иуготовил роль туземца-проводника. А ведь старик, спроси его, мог бы многоерассказать о здешних местах — и небылиц, и правды, иной раз куда более страшнойи причудливой, чем самые невероятные байки скучающих у одинокого кострадозорных.

В голове у него была своя карта метро — не чета истоминской.Там, где на схеме станционного начальника зияли пустоты, Гомер мог бы покрытьсвоими пометками и пояснениями все свободное пространство. Вертикальные шахты,открытые или законсервированные служебные помещения, паутинки межлинейныхсоединений. На его схеме между Чертановской и Южной — через одну вниз отСевастопольской — от линии отпочковывалось ответвление, врастающее в гигантскийбурдюк метродепо «Варшавское», оплетенный прожилками десятковтупиков-отстойников. Депо для Гомера, с его священным трепетом перед поездами,было местом мрачным и мистическим, вроде кладбища слонов. Про него старик могговорить часами — лишь бы нашлись слушатели, готовые ему поверить.

Участок Севастопольская-Нахимовский Гомер считал весьманепростым. Правила безопасности и просто здравый смысл требовали держатьсявместе, продвигаться медленно и осторожно, тщательно обследуя стены и полвпереди себя. И даже в этом перегоне, где все люки и щели были триждызамурованы и опломбированы севастопольскими инженерными бригадами, ни в коемслучае нельзя было оставлять неприкрытым тыл.

Вспоротый фонарным лучом мрак срастался сразу же за ихспинами, дробилось эхо шагов, отражаясь от перегородок бесчисленных тюбингов, игде-то вдалеке тоскливо подвывал пойманный в вентиляционные колодцы ветер.Неторопливо собираясь в потолочных щелях, падали вниз крупные тягучие капли —может быть, просто вода, но Гомер старался от них уворачиваться. Так, на всякийслучай.

* * *

В стародавние времена, еще когда раздувшийся на поверхностигород-монстр был жив своей горячечной жизнью, а метро еще казалось беспокойнымгорожанам просто бездушной транспортной системой — уже тогда совсем еще юныйГомер, которого все звали просто Колей, с фонарем и железным ящикоминструментов бродил по его перегонам.

Простым смертным путь туда был заказан, им отводились толькополторы сотни начищенных до блеска мраморных залов и обклеенные цветастойрекламой тесные вагоны. Ежедневно проводя по два-три часа в гудящих ипокачивающихся составах, миллионы людей не сознавали, что им дозволяетсяувидеть лишь десятую часть неимоверно огромного подземного царства,раскинувшегося под землей. И чтобы они не задумывались об истинных егоразмерах, о том, куда ведут неприметные дверцы и железные заслоны, темныебоковые ответвления туннелей и закрытые на вечный ремонт переходы, их отвлекалиблестящими до рези в глазах картинками, вызывающе глупыми слоганами идеревянными голосами рекламных объявлений, не дающих расслабиться даже наэскалаторах. Так, во всяком случае, казалось самому Коле, после того, как онначал проникать в секреты этого государства в государстве.

Легкомысленная радужная схема метро, висящая в вагонах, былапризвана убеждать любопытных, что перед ними — исключительно гражданскийобъект. Но на деле ее весело раскрашенные линии были обвиты невидимыми ветвямисекретных туннелей, на которых тяжелыми гроздьями висели военные иправительственные бункеры, а перегоны соединялись с клубком катакомб, вырытыхпод городом еще язычниками.

Во времена ранней Колиной юности, когда его страна быласлишком бедна, чтобы состязаться с другими в силе и амбициях, а Судный деньказался так далек, бункеры и убежища, сооруженные в его ожидании, копили пыль.Но с деньгами вернулся и былой гонор, а вместе с ним — недоброжелатели. Ужеподернувшиеся ржавчиной многотонные чугунные двери были со скрежетом открыты,запасы продовольствия и медикаментов обновлены, воздушные и водные фильтры —приведены в готовность. И очень кстати.

Прием на работу в метро был для него, иногороднего и нищего,сродни вступлению в масонскую ложу. Из отверженного безработного он превращалсяв члена могущественной организации, щедро оплачивающей те скромные услуги,которые он умел ей оказать, и обещающей причастить его сокровенных тайнмироустройства. Заработок, который сулила афишка о найме, показался Коле весьмасоблазнительным, а требований к будущим обходчикам путей не выдвигалось почтиникаких.

Далеко не сразу он из неохотных объяснений своих новыхсослуживцев начал понимать, отчего метрополитен вынужден заманивать сотрудниковвысокими окладами и надбавками за вредность. Дело было не в напряженном графикеи не в добровольном отказе от дневного света. Нет, речь шла об опасностяхсовсем иного рода.

Неистребимым мрачным слухам о чертовщине он, как человекскептического склада ума, не верил. Но однажды из обхода короткого слепогоперегона не вернулся его приятель. Искать его отчего-то не стали — начальниксмены обреченно махнул рукой, — а вслед за приятелем так же бесследно исчезли ивсе документы, подтверждавшие, что он когда-либо работал в метро. Коле —единственному, кто по молодости и наивности никак не мог смириться с егопропажей, кто-то из старших шепотом, озираясь по сторонам, сообщил наконец, чтоего друга «забрали». Поэтому кому, как не Гомеру, было знать, что нехорошиесобытия происходили в московских подземельях задолго до того, как мегаполисвымер, опаленный дыханием Армагеддона…

Лишившись друга и коснувшись запретных знаний, Коля мог быиспугаться и бежать, бросить эту работу и найти другую. Однако получилось так,что со временем его брак по расчету с метро перерос в страстный роман. Пресытившисьпешими странствиями по туннелям, он прошел обряд инициации в помощникимашиниста, заняв более прочное место в сложной иерархии метрополитена.