Она сама составляла выкройки, и пошитые ею платья сидели отменно, сама изобретала оригинальные фасоны. К ней приезжали дамы, которые не хотели обращаться в ателье и держали в тайне, кто портниха. Для своих будущих нарядов они привозили отрезы дивной красоты.

В чулане стояли два заветных мешка, набитых лоскутками. Время от времени бабушка их вытаскивала и к неописуемой радости маленького Коли вытряхивала на пол на кухне. Он мог часами разбирать это богатство, любуясь бордово-золотистой парчой, нежно-розовым панбархатом, легким крепдешином. Один раз он насобирал кусочки коричневого фетра, и бабушка смастерила из них медвежонка и даже сшила для него красный жилетик.

Потом она принесла из чулана потертую железную коробку с надписью «Шоколадъ Эйнемъ» и дамой в огромной голубой шляпе. Дама смотрела на Колю и помешивала в маленькой чашечке, видимо, этот самый шоколад. Но главное было внутри коробки — пуговицы: и огромные — для пальто, и совсем крохотные — для легких шелковых блузок. К сожалению, почти все они были в единственном экземпляре. Все же Коле удалось найти две почти одинаковые пуговички, и фетровый мишка взглянул на мальчика с удалью и лукавством. Николай Евграфович до сих пор помнил этого симпатягу и поражался, как в бабушкиных руках никчемные лоскуты трансформировались в такое чудо.

Маленький Коля тоже хотел сшить что-нибудь ослепительно красивое из лоскутков. Сначала просто складывал из них затейливые орнаменты. Бабушка, если было время, иногда сострачивала их, и получались яркие салфетки. Когда Коля чуть подрос, она научила его делать узелок на нитке, правильно держать иголку, пришивать пуговицы, показала разные швы, и постепенно он начал сшивать лоскутки сам, а потом перешел к куклам сестры. Нет, ему было неинтересно шить для них платья. Это пусть она сама делает. Он одевал их в костюмы героев тех миров, которые для него были более притягательны, чем окружающая реальность. Он превращал их в древнегреческих войнов, разбойников Робин Гуда, лихих ковбоев. «Может, великим кутюрье станешь». — поддерживала его увлечение бабушка. Коля плохо понимал, кто такой кутюрье, своего увлечения стеснялся и просил сестру, кто шьет диковинные наряды для кукол, никому не говорить. Онажды, когда Коля что-то увлеченно строчил на «зингере», в комнату вошел отец. Он долго наблюдал за сыном, а потом сказал: «Знаешь Коля, это хорошо, что бабушка тебя шить научила. В жизни пригодится. Но шитье — это для девочек, для женщин. А тебе надо увлеченье подыскать, достойное мужчины. Пора уже. Давай завтра пойдем в Центр молодежи, и выберешь себе кружок: радио, аваимоделирования. Посмотришь».

Время шло. Николай Евграфович так и не увлекся ни радиотехникой, ни авиамоделированием, но восхитительные лоскутки он больше не разбирал и о шитье необычных нарядов не мечтал, ходил в банальной невзрачной одежде, чудесный чулан в ходе реконструкции дома исчез.

«Эх, и почему я не сохранил хотя бы коробку с пуговицами?» — с легкой досадой подумал Николай Евграфович. «Ну и сохранил бы? И что из того? — задал он сам себе вопрос. — К чему их пришивать? И лоскутков нет».

Лоскутков… Николай Евграфович опять увидел маленького Колю, сидящим на полу и составляющим узор из разноцветных кусочков, и как бы невзначай стал набирать в гугле «как сшить лоскутное одеяло». Верный гугл извлек из всемирной паутина россыпь статей и видео с подробнейшими инструкциями, рисунками и описаниями новомодных трендов.

Николай Евграфович посмотрел несколько видео, рассеянно слушая голос за кадром, в раздумьях побарабанил пальцами по столу и полез в глубину стенного шкафа. Он выбрался из его недр с тяжелым деревянным футляром с затейливым золотым рисунком. Снял футляр. Вот оно бабушкино сокровище — швейная машинка «Singer». На черном корпусе все так же красовался гордый крылатый сфинкс, который когда-то завораживал маленького Колю. Чуть ниже круглая маленькая ручка — регулятор натяжения нити. Мальчику всегда казалось, что это — вход в таинственный мир, скрытый в лакированном крпусе, и неподвижный золотой сфинкс его охраняет. Иначе зачем его рисовать на швейной машинке? Явно неспроста.

Николай Евграфович вздохнул и опять полез в шкаф. Где-то там должна быть баночка с иголками. Потом он закапал масло, подложил под иглу попавшееся под руку кухонное полотенце, и… старый дом вновь услышал мягкое мерное постукивание. «Singer» есть «Singer». Как будто и не провел столько десятилетий в забвении в шкафу.

Николай Евграфович удовлетворенно откинулся на спинку стула. Но расслабиться ему не пришлось. На веранду из сада поднялась девушка с зеленой прядью в волосах. На руках она держала щенка.

— Добрый вечер, — вежливо сказала девушка. — Не помешаю? Ничего, что с собакой?

— Добрый. Заходи, Инга. Ты ведь Инга? Садись, где тебе удобно. Сейчас чаем угощу.

— Да, это, конечно, я. Инга.

Она уселась в кресло.

— Спасибо, чай не нужно. Если можно, воды для Латте?

Николай Евграфович принес с кухни блюдце с водой.

— Ну и что же мне теперь делать?

Инга выглядела поникшей. Ее внимание было сосредоточено на лакающем воду щенке. Казалось, Латте — единственное, что оставалось для нее стоящим в этом мире.

— Вместо радостно ожидаемого события — ряды родственников, которых в глаза не видела, беспрестанно орущих «горько!». На работе теперь как минное поле: знаю нашего начальника — за каждым шагом будет следить, оплошность выискивать, — Инга помолчала, словно раздумывая: сказать или нет. — Главное — Влад. Не понимаю, что с ним происходит. Чем ближе свадьба, тем больше строит из себя главу семьи с непререкаемым авторитетом. Все он знает, как мне жить: работа не нужна, знакомые не нужны, сиди дома, готовь ужин, няньчи детей. Собаку выкинь. Если б сказал, что у него, например, аллергия на шерсть, или, если появится у нас ребенок, с собакой не будет время заниматься, давай отложим. Эту помогу пристроить. Было бы по-человечески. Но заявил, как отрезал, «нет» и все! Мое мнение вообще не имеет значения. Домострой какой-то!

— Да. Не просто, — не мог не согласиться Николай Евграфович.

Пожалуй, даже задуманная им Светлана при всей своей мягкости и сговорчивости была бы опечалена.

Девочку надо выручать.

Видимо, разговор надолго, и чай не помешает. Николай Евграфович вышел на кухню, заварил чай и вернулся с подносиком, на котором стояли две дымящиеся чашки и вазочка с печеньем.

В комнате никого не было. Все так же горел торшер, стояла открытой машинка «Singer», крылатый сфинкс строго посматривал на Николая Евграфовича.

«Надо ж, привиделось. Вздремнул, наверное», — пробормотал он.

Но как же теперь вывести Ингу из этого гравитационного коллапса (прости, Господи)? Родители вряд ли поддадутся на ее уговоры и изменят свои убеждения насчет того, что такое