Элли тоже почему-то вела себя несколько странно. Бить может,обдумывала, как поделикатнее мне отказать. Но я почему-то все-таки был уверен,что она мне не откажет. У меня были основания полагать, что Элли меня любит. Ноона действительно изменилась: в ней появились какая-то раскованность,уверенность в себе, которые едва ли можно было объяснить только тем, что онастала на год старше. Отпраздновала очередной день рождения, ну и что? Она и еесемейство побывали и на юге Франции, и она, естественно, немного рассказала мнео том, что видела. А потом несколько смущенно добавила:

— Я… Я видела и тот дом. О котором вы мне говорили. Которыйпостроил ваш приятель-архитектор.

— Кто? Сэнтоникс?

— Да. Мы ездили к ним обедать.

— Как это получилось? Ваша мачеха знакома с владельцем дома?

— С мистером Константином? Нет… Не очень, хотя онивстречались и… Если честно, это Грета постаралась, чтобы нас туда пригласили.

— Опять Грета, — как обычно, не сдержав досады, сказал я.

— Я же вам говорила, что Грета умеет все, — улыбнулась Элли.

— Да, да, я помню. Значит, она сумела сделать так, что вы,ваша мачеха…

— И дядя Фрэнк, — вставила Элли.

— Всей семьей, — усмехнулся я, — и, разумеется, сама Грета…

— Нет, Грета не ездила, потому что… — Элли помолчала. —Кора, моя мачеха, считает, что Грета не должна ездить с нами в гости.

— Поскольку она не член семьи, а всего лишь беднаяродственница? — спросил я. — Или, верней, компаньонка? Грету, наверное, обижаеттакое отношение?

— Но она не просто компаньонка, она мне как подруга.

— Дуэнья, нянька, наставница, приятельница — есть мною слов.

— Погодите, — сказала Элли, — прежде всего, я хочу сказатьвам, что теперь понимаю, что вы имели в виду, рассказывая о работах своегодруга. Дом действительно чудесный. Он… Он ни на что не похож. Мне кажется, чтоесли бы мы с ним договорились, то у нас тоже был бы чудесный дом.

Она произнесла эти слова машинально. «Мы», сказала она. «Унас». Значит, Элли специально отправилась на Ривьеру и заставила Грету устроитьвизит в тот особняк, про который я ей рассказывал, потому что хотела получшепредставить себе, что за дом построит нам в мире наших грез Рудольф Сэнтоникс.

— Я рад, что этот дом вам понравился, — сказал я.

— А чем вы занимались все это время? — спросила она.

— Работал, впрочем, это неинтересно, — ответил я. — Зато ещея успел побывать на скачках, где поставил на аутсайдера все до последнего пеннии выиграл в тридцать раз больше. Видите, какой я везучий?

— Очень рада за вас, — сказала Элли, но в голосе ее не былорадости, ибо выиграть, поставив на аутсайдера все до последнего пенни, —ситуация почти невероятная для людей того круга, в котором она вращалась. Не точто для моих знакомых.

— И еще я побывал у матери, — добавил я.

— Вы мне о ней почти ничего не рассказывали.

— А зачем? — удивился я.

— Разве вы ее не любите?

— Не знаю, — подумав, ответил я. — Иногда мне кажется, чтоне люблю. Когда человек становится взрослым, он так или иначе отдаляется отродителей. И от матерей, и от отцов.

— По-моему, вы ее все-таки любите, — упорствовала Элли. —Иначе вы бы не задумались, отвечая на мой вопрос.

— Я вообще-то ее побаиваюсь, — признался я. — Она слишкомхорошо меня знает. Знает мои слабости, я хочу сказать.

— Должен же кто-нибудь их знать, — заметила Элли.

— Что вы имеете в виду?

— Кто-то из великих сказал: ни один герой не можетоставаться таковым для своего камердинера[8]. Наверное, каждому из настребуется камердинер. Довольно трудно жить, если все время стараешьсяпонравиться всем.

— Вы умница, Элли, — восхитился я и взял ее за руку. — А вытоже все обо мне знаете?

— Думаю, да, — спокойно и просто ответила Элли.

— Я ведь не так уж много рассказал вам о себе.

— Точнее говоря, вообще ничего не рассказывали. Вы большеотмалчивались, когда я что-то спрашивала. Вот именно. И тем не менее я,по-моему, неплохо вас знаю.

— Не уверен, — отозвался я и продолжал:

— Пусть это звучит довольно нелепо, но я должен признаться,что люблю вас. Несколько запоздалое признание, не так ли? Ведь вы, конечно,давно уже об этом знаете, практически с самого начала, правда?

— Да, — сказала Элли, — а вы про меня? Верно?

— Вопрос в том, — решился продолжить я, — что нам дальшеделать? Нам будет нелегко, Элли. Вы хорошо знаете, что я собой представляю, какя жил, чем занимался. Когда я ездил навестить мать, то как бы заново увидел, накакой мрачной и по-обывательски добропорядочной улочке она живет. Это совсем нетот мир, в котором существуете вы, Элли. И я не уверен, что нам удастсякогда-либо их примирить.

— Вы могли бы познакомить меня с вашей матерью?

— Мог бы, — согласился я, — но лучше этого не делать.Наверное, это звучит грубо, даже жестоко, но, видите ли, нас с вами ожидаетдовольно странное будущее. Это будет не та жизнь, к которой привыкли вы, и нета, которую вел я. Это будет совсем иная, где нам предстоит примирить моибедность и невежество с вашим богатством, образованностью и положением вобществе. Моим друзьям вы будете казаться высокомерной, а ваши друзья решат,что со мной неприлично появляться в свете. Итак, что же нам делать?

— Я скажу вам, — ответила Элли, — что мы будем делать. Мыбудем жить на Цыганском подворье, в доме, нет, в воздушном замке, который нампостроит ваш друг Сэнтоникс. Вот что мы будем делать. — И добавила:

— Но сначала нам надо пожениться. Вы ведь это имели в виду?

— Да, — сказал я, — именно это. Если вы, конечно, решитесьза меня выйти.

— Тут-то никаких сложностей, — деловито произнесла Элли. —Мы можем пожениться на следующей неделе. Я ведь уже совершеннолетняя. И потомумогу делать все, что пожелаю. А это главное. Насчет родственников вы, наверное,правы. До тех пор пока все не будет кончено, я ничего не скажу своим родным ивы можете не говорить своей матери, а потом, если им угодно, пусть устраиваютсколько угодно скандалов.