Ещё у нас в семье бывает труст. Это травяная мука, которую изредка привозят из Южного круга. Мама меняет на неё всё ценное, что у нас имеется.

– Зато что-то настоящее! – радуется мама, когда печёт из неё оладьи по выходным.

В тот день, когда к нам должен был прийти Крамт, мама с утра куда-то убежала. Вернулась с пухлым мешком, сияющая, хотя на дворе начинался розовый снегопад.

– Добыла! – только и воскликнула она и побежала на кухню. – Крамт точно доберётся сам? – крикнула она оттуда. – Папа может заехать за ним после работы.

– Доберётся, – буркнул я.

Я мастерил пальцевый сноуборд. Папа рассказывал, что такой был у его прапрапрадеда. Мне понравилась идея. Я вырезал из листа лагриума дощечку и теперь пытался просверлить дырки. Сверло всё время соскальзывало. То ли материал оказался какой-то скользкий, то ли у меня что-то случилось с настроением.

Из кухни заструился вкусный запах. Мама пекла.

Я глянул на часы. Крамт должен был вот-вот появиться.

– Дин! – ахнула мама, заглянув в комнату. – Убери всю эту стружку! Утром я часа два наводила тут порядок. Всю пыль протёрла! И вот ты опять.

Я внимательно посмотрел на маму и вдруг понял, что она надела свой «праздничный» комбинезон. Мама мечтала о платьях, но рабочие носят только комбинезоны. У папы их два. «Чистый и грязный», – шутит он. Оба красные.

У мамы – три, все разных оттенков голубого. Один комбинезон она расшила ледяными цветами – точь-в-точь как у неё в саду. «Это не платье, но всё-таки», – любит приговаривать она.

Так вот, она надела этот комбинезон. Светло-голубой, с ледяными цветами на рукавах. Ради Крамта. Ну и дела!

– Как не стыдно? – продолжала возмущаться мама. – Твой друг подумает, что мы неряхи!

– Да ничего он не подумает, ему вообще всё равно.

– Ну конечно, – проворчала гневно мама, хватая диванные подушки и сдувая с них стружку.

Я поймал одну, развернул на ладони. Она красиво скрутилась. «Эльна», – прозвучало у меня в голове. Имя было лёгким, как стружка, и так же красиво закручивалось.

– У них-то дома наверняка порядок, – продолжила мама. – Малый Цоер очень аккуратный.

Я вспомнил пыльную фотографию и поцарапанный пол. Открыл рот, чтобы возразить. Но тут в дверь постучали. Я закрыл рот и почувствовал, будто пыльное облако поднялось от той фотографии и повисло у меня перед глазами.

– Быстрее, – прошипела мне мама, а потом крикнула в сторону двери: – Иду-иду!

Пока они здоровались и обменивались любезностями, я всё-таки досверлил дырки и вставил проволоку. Всунул пальцы в отверстия, скользнул сноубордом по дивану. Здорово получилось! Захотелось показать Крамту. Но что-то мешало. То самое пыльное облако. Воображаемое. Ведь мама везде стёрла пыль.

Облако висело и не давало мне рассмотреть Крамта. А он и не стал на меня глядеть. Скользнул взглядом по столу, стульям, моему верстаку. Протянул руку к библиотечной книге про лодку, которую читал папа. Потом отдёрнул, спрятал за спину.

Появилась мама с огромной тарелкой… вафель! В другой руке у неё был химджем. Оранжевый. Наверное, абрикосовый.

– Джем у нас не из живых ягод, – извиняющимся тоном сказала мама, ставя тарелку и банку посредине стола. – Зато свежий! И я сейчас принесу синий чай.

Крамт на это ничего не ответил. Мама вышла. Я выудил из кармана сноуборд и протянул ему.

– Смотри!

Крамт бросил быстрый взгляд на дверь, придвинулся ко мне и прошептал:

– Передумал?

Я испуганно покачал головой. Тогда он больно ударил снизу по моей руке. Сноуборд взлетел над столом, крутнулся в воздухе и плюхнулся в банку с джемом. В этот момент мама внесла в комнату чайник.

– Дин! – ахнула она. – Как ты?..

– Мы проводили эксперимент, – отчеканил Крамт.

– О, понимаю, – растерянно сказала мама.

Тут в дверь застучал папа, и она отправилась открывать с чайником в руках. Я тем временем стал вытаскивать сноуборд из джема. Тупой Крамт! Зачем он вообще притащился?!

– Здравствуйте, друзья!

Папины щёки горели румянцем, да и сам он был весь сияющий в своём красном комбинезоне (чистом! Мама проверила).

– Три-ина! – протянул папа, увидев вафли. – Сколько ты наготовила! У нас прямо-таки праздник.

– Да что ты, Ройк, я же всегда так готовлю, – смутилась мама.

– Ну нет. Крамт, спасибо, что пришёл, нас хоть вафлями накормят! – фыркнул папа.

Мама сердито посмотрела на него, но он не заметил. Уселся за стол, принялся намазывать джем на вафли. Крамт последовал его примеру. А я не мог. Пахло очень вкусно. Последний раз мама пекла вафли из труста на мой день рождения. На эти вафли столько муки требуется… А я не мог есть. Не лезла в меня еда. У меня в горле першило от пыльного облака.

– Крамт, скажи, а в вашем учёном классе много народу? – спросила мама, разливая по чашкам синий чай.

– Двадцать девять человек, – отчеканил он.

– А новеньких берут?

– Не знаю.

– А как там вообще, учёба-то интересная? У вас ведь не такие уроки, как у Дина, – спросила мама.

Крамт и вовсе не ответил. Молча грыз вафлю и глядел перед собой.

– А что вы, ребятки, планируете исследовать? – спросила мама таким голосом, что мне стало страшно жаль её.

Ну вот зачем она заискивает перед этим… не знаю, как назвать. Швырнул мой сноуборд в джем. Хочет, чтобы мы пошли к Чойри и… Я стиснул зубы.

– Поветрия, – вдруг ответил Крамт и с хрустом разломил вафлю.

– Д-да? – мама едва не поперхнулась синим чаем. – Какая странная тема для учёных. Я не думала, что вы в них верите.

– Мы изучаем их как явление, – медленно сказал Крамт. – Как часть истории. Но проблема в том, что мы не знаем, помогают ли Поветрия. Приносят ли пользу. Вот вы верите в их силу?

– Я нет, – твёрдо сказал папа. – Я верю только в то, что могу увидеть своими глазами и потрогать руками.

Он вытянул перед собой руки и сдул с них крошки от вафель.

– Поветрия – это чушь! – резко закончил папа.

Мама вздрогнула. Чай пролился на её комбинезон. Синее пятно расползалось по голубым цветам на рукаве.

– Трина, я схожу за тряпкой, – поднялся папа.

Мама молча кивнула. Я заметил, что она кусает губы. Что с ней?