Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И она стала лихорадочно, возбужденно рассуждать:
– Сначала надо, чтобы я стала знающей. Ты же видишь: яничего не знаю, я слишком невинна. Я слишком девственница. А это ведь страшно,если сегодня вечером я чувствую себя девственницей. Девственницей везде, япросто утыкана этой девственностью, как репьями. Мне стыдно!
– Ах ты, мой чистый ангел!..
– О нет, не чистый. Девственность – это не всегда чистота.Но это всегда глупость.
Восхищенный, он обнял ее, а она продолжала:
– Это море предрассудков.
– Как это прекрасно: слушать жалобы на девственность из техсамых уст, которые только что проделали со мной такую работу!
Она засмеялась, но не успокоилась:
– Ах, раз, действительно, разум, дух должны снизойти кженщине, я не пропустила бы ни одного мгновения, если бы они снизошли ко мне оттебя.
Все эти рассуждения произвели на Жана эффект, немедленнообнаруженный Эммануэль. Она уже привстала, чтобы привести в исполнение своиобещания, уже ее язык коснулся… Но Жан резко отстранил ее.
– Кто тебе сказал, что только через эти губы может снизойтидух? Вспомни дух дышит, где захочет!
Он рухнул на нее, и в ту же минуту ей так сильно захотелосьбыть взятой, как ему захотелось ее взять. Двумя пальцами левой руки она самараздвинула свое лоно, а правая потянулась к древку, помогая ему погрузиться также глубоко в другое отверстие, как только что оно погружалось в ее горло. Но ейхотелось чувствовать его и сейчас губами. Он целовал ее в рот, проводил по еегубам языком, но воображение помогало ей чувствовать на губах сладкую пряностьсемени, и то наслаждение, которое полнило ее внизу, бурлило и в ее горле. И онаумоляла: «Еще! Еще! Пронзи меня! Сильней, крепче!»
Она чувствовала, как в ее глубинах фаллос припал к устамматки и спаялся с ними – так пчела приникает к цветку в поисках нектара. Ей такхотелось, чтобы Жан пролился, и она так старалась, чтобы и живот ее и задубедили его не медлить: каждый мускул ее тела, тела гибкого, хищного зверя,старался помочь мужчине поскорее испытать последний трепет. Но Жан хотел бытьпобедителем в этой борьбе, хотел, чтобы первой изнемогла она. И он наносил ейудары быстрые, могучие, стараясь, чтобы его кинжал прошел в ней как можнобольший путь, погружая его в раскрытую рану по рукоять и почти весь вытаскиваяпотом наружу. Яростно, со стиснутыми зубами, трудился он над нею, жадновслушиваясь в ее хриплые крики, впивая ее горячий запах. А она билась под ним,подскакивала словно под ударами хлыста, царапала спину и кричала, кричала,кричала…
И, наконец, и крик, и дыхание оборвались, и она вытянулась,успокоенная, едва ощущая свое тело, но в душе сожалея, что такое же возбуждениене овладело и ее рассудком, что ее мозг не смог так же трепетать и биться, кактрепетала и билась только что ее влажная плоть.
Ей не хотелось, чтобы он двигался, и Жан, словно поняв это,застыл на ней неподвижно. Она прошептала:
– Я бы хотела заснуть вот так – с тобою во мне.
Он прижался щекой к ее щеке. Черные завитки щекотали емугубы. Он потерял счет времени – сколько же оставались они в таком положении?Потом он услышал шепот:
– Я умерла?
– Нет, ты живешь во мне, а я в тебе.
Он крепко сжал ее, и она задрожала.
– Любовь моя, мы и в самом деле одно существо. Я – толькочастица тебя.
Он с нежностью поцеловал ее, и это было толчком кпробуждению.
– Возьми меня опять! Еще глубже! Раскрой меня, разорви!Доберись до самого сердца!
Она просила и смеялась своим же просьбам:
– Лиши меня невинности! Я тебя люблю! Я готова! Я тебеотдамся! Сломай меня!
Он принял условия игры:
– Отодвинься чуть-чуть. Так, теперь опустись немного. Небойся, делай все, как я скажу.
– Да, – прошептала она, млея от предвкушения. – Да, –повторяла она. Делай все, что захочешь! Не спрашивай меня – делай!
Ей хотелось найти в себе способность погрузиться еще глубжев сознание того, что ее берут, совершенно отдаться на волю своего обладателя,быть его безвольной игрушкой, чтобы ее ни о чем не просили, а толькоприказывали быть слабой, покорной, послушно раскрывающейся навстречу любымжеланиям. Существует ли, спрашивала она себя, большее счастье, чем счастьеуступчивости, подчинения? И одной этой мысли было достаточно, чтобы приступоргазма потряс ее.
И потом, когда она была точно подстрелянный зверек,окровавленный трофей в охотничьей сумке, она спросила охотника:
– Ты думаешь, я именно та женщина, какую ты хочешь?
Вместо ответа он поцеловал ее.
– Но я хочу быть еще желанней!
– А ты с каждым днем становишься все желанней и желанней.
– Это правда?
Он так улыбнулся ей, что она поверила и успокоилась.Мелодичный ноктюрн плыл по ее жилам, смыкая ей глаза. Но она никак не моглапобедить те чувств, которые будоражили ее мозг.
– Это, наверное, Мари-Анж сбила меня с толку, – вдругуслышала она свой голос и удивилась: она уж никак не собиралась доверить этоЖану.
Он встрепенулся:
– Мари-Анж? А она при чем тут?
– Она удивительно смела в обращении.
Больше Эммануэль ничего не хотелось говорить. Некое растениепродолжало расти в ней, пускать корни, разбрасывать бесконечные ветви с силойболее мощной, чем сила разума… Но муж захотел все же выяснить роль Мари-Анж.
– Ты думаешь, это она поможет тебе постичь тайны жизни?
– А почему бы и нет?
Жан усмехнулся, эта мысль его позабавила.
– А ты заметила у нее талант в этом смысле?
Эммануэль, немного поколебавшись, ответила:
– Нет. – Но улыбнулась тем видениям, которые до сих пор таки не покидали берегов, где бродили ее мечты:
– Но я очень надеюсь его обнаружить.
Жан был настроен снисходительно. Он начал укачивать,дурачась, Эммануэль и петь ей колыбельную:
Я вижу, что моя маленькая девочка.
Хочет заняться любовью с Мари-Анж. Не так ли?
И потому моя маленькая девочка Мучается и мучается… Не такли?