шёл, очаровываясь природе, в поисках неизвестного. Теперь же я чувствовал, что я чем-то обязан перед Еленой и людьми. Время шло, не оставляя в этом сомнений. В тоже время я обнаруживал некоторую бессмысленность моего пути. Мной не владело чувство наживы, конечно я был доволен титану, но я смотрел на него почти также, как в мирное время люди смотрели на него. Мало кто знал об этой рукописи, и людям я был почти безразличен, как и эта рукопись. Наступил вечер, можно было отдохнуть, а я гадал на кофейной гуще о том, что в ней.

Я знал, что во множестве городов люди получали мало титана за свой труд. И чтобы приобрести блага, им приходилось работать больше. Весь мир был в хаосе, уже привыкший к этому. До момента апокалипсиса я даже не предполагал, что стану странником, и сейчас, осознавая своё положение, мне оно представлялось необычным. Я даже не знал, дойду ли я до Серафима. Мне перестало нравиться моё занятие – идти неведомо куда, но у меня было осознание, что это необходимо. Необходимо ли это было людям? До сегодняшнего дня весь путь, которым я шёл меня не обязывал ни к чему. Призрак Надежды с некоторой жёсткостью обстоятельств веял. Но мне надоело надеяться. Если я буду бродить по этой земле и умру в неизвестности в пути, меня это не устраивало. Я понял, что меня волновало – рукопись, и пока я не узнаю, что в ней написано я не успокоюсь. Я уже чувствовал неприязнь к титану, но и выбросить я его не мог. Я начал вспоминать, как мне пришло в голову отправиться в путь. Тогда, когда я понял, что наступил крах, меня перестал держать мой дом, я хотел увидеть всё, что я сотворил. Сначала у меня была надежда, что я встречу тебя, потом она всё уменьшалась, а дальше остались лишь воспоминания. Я должен был что-то дать людям взамен краха. Но я понимал, что я не мог осчастливить всех. Чтобы несколько успокоиться я начал писать в дневник. Кому достанутся записи в дневнике я не знал. Возможно после моей смерти. То, что я шёл – этого было мало, я шёл для себя. Если бы я купил таблеток и выпил их, мне это бы дало муть, которой я сейчас не хотел; вино дало бы опьянение – и этого я не хотел.

Я посмотрел в окно, там светился диско-бар. Сейчас я подумал, что никто не поверит, что я один угрохал мир, кроме таких людей, одного из которых я встретил в кафе. И в это время люди хотели развлечься, я же чувствовал свою недостаточность. Моё развлечение – это был мой путь, который перестал меня развлекать. Сейчас я начал жалеть, что мир не был убит полностью вместе со мной. Я тупо сидел на кровати, пребывая в размышлениях. Энергия этой жизни меня уже насытила. Чем я мог помочь страждущим, если страждущим нужна была материя в виде титана? Сидеть в пустоте помещения в одиночестве – не самое приятное занятие. Алиса, я не знаю, как ты устроила свою жизнь, но когда я тебя встретил – это была и моя жизнь. Знаешь, я много о тебе думал, но ты этого не знала, ты пользовалась фейерверком жизни, в то время как я пользовался обыденностью.

Перечитывая свои ранние записи в дневнике, я понимал, что был наивнее, несколько другим, пытался что-то понять в собственной философии, которая настолько глубока, что на неё можно потратить жизнь, не получив жизни. Философию человечество будет познавать всё своё время существования, но Дианону она была не нужна, в реальности же, каждый пользуется своей философией, не осознавая этого. Человечество в протяжении своего времени становилось гуманнее, в тоже время я наблюдал жестокость людей, не понимая, откуда она происходила. Это было и в веку и тем более сейчас. Я понимал, что мне мало было одного мышления и пребывания в себе, я довольствовался созерцанием постапокалипсиса и тем, как люди выживают в этих условиях.

Я ещё раз посмотрел в окно, когда часы показывали 2 часа ночи. Парень с девушкой занимались этим в тени здания, то что называется природный инстинкт. Она стонала в тишине города, а я наблюдал из окна, как смотрят фильм. Потом я лёг спать, слушая её стоны, это мне мешало, я начал размышлять о том, что жизнь хочет продолжать себя. Если она залетит, она скорее всего сделает прерывание беременности и никого не родит, потому что для неё сейчас это был кайф, а последствия обременяют, также как и этого парня, который сейчас не думал о последствиях. Но такие девушки могли просто заранее купить презерватив, как я это наблюдал в одном городе, они выбрали с мятным вкусом, почти так же естественно, как конфеты.

Когда наступила тишина и я лежал на кровати в номере гостиницы, я пришёл к мысли, что наша реальность – это мы, мы есть то – как мы мыслим. Имея множество причин, которые тебя могут подавить, мы либо отталкиваем их, либо принимаем. Дианон и Серафим оттолкнули многое, что им мешало, но они противостояли друг другу. Что я мог построить в разрушенном собой мире? Я уже не хотел ничего строить, как если бы было мирное время. Я заснул, а на утро проснувшись, я подумал, что всё что человек сделает в этой жизни – важно в ней самой, когда нас не станет, нам будет не важно. Мы можем оставить след, который будут помнить потомки, но если тебя нет, какая тебе разница, что осталось после тебя? Я размышлял о следующих жизнях, в которые не все верили, но сегодня я так спал, что мне была без разницы окружающая действительность, даже встав с постели я не мог полностью проснуться, уже мало думая о том, чем и как я живу, и каков существующий мир.

Я проходил заброшенную школу и вспомнил, как в веку стоял у школы с девушкой под дождём. Мы стояли под козырьком, ели шоколад, а дождь шёл. Я смотрел на эту школу и вспоминал, какое это было время. Это был романтичный момент моей жизни, но тогда я не знал будущего. Теперь же школы находились в запустении. Я не мог вернуться в прошлое, чтобы почувствовать, что я был счастливым в тот момент, не осознавая того. Сделаем мы или нет чего-то, Время безукоризненно идёт, когда ты живёшь жизнью, которая необходима или возьмёт твою обыденность, не оставив